Меч Ислама. Псы Господни. Черный лебедь - Рафаэль Сабатини

Разместив пленников на борту двух галер под командованием одного из своих капитанов, Ярина Сабаха, он направил их прямо в Алжир для продажи на Сук-эль‑Абиде. На вырученные деньги нужно было приобрести новые галеры, а также при необходимости – плоскодонные суда. Эти корабли должны были прибыть к Драгуту на Джербу, где он и будет их ждать. А пока он не получит это небольшое подкрепление, следует быть осторожнее. С греческого корабля Драгуту сообщили, что Дориа ведет запоздалые поиски вдоль сицилийских берегов, и корсар направил свои галеры на северо-запад, к проливу Бонифачо, пройдя который он намеревался снова повернуть на юг и ускользнуть от преследователей.

К вечеру того душного июльского дня, когда Драгут отправил бригантины в Алжир, небо и море приобрели медный оттенок. Тусклые, зловещие сполохи окрасили их, и постепенно тьма, будто мантия, заволокла все вокруг. С северо-запада, положив конец полному штилю, налетел порывистый ветер. Он стал хлестать по маслянистым волнам, паруса сердито захлопали.

Драгут стоял на корме флагманского корабля и, будто собака, принюхивался к ветру. Он велел зарифить паруса и увидел, что этому примеру, который, по существу, воспринимался как приказ, последовали и на других судах его флота. Затем он принялся изучать небо, которое стало еще чернее, и вглядываться в кромку облаков цвета сажи с медным оттенком, быстро влекомых порывистым ветром. И вдруг по небосводу разлились потоки огня, грянули оглушительные раскаты грома. Дождь падал ровной, будто стеклянной завесой, а мистраль превратился в мощный воющий ураган. Грот-мачта одной из галер переломилась с треском, подобным орудийному залпу, и рухнула, срывая снасти, на головы десятка рабов. Стражники на палубах едва держались на ногах, гребцы надрывались изо всех сил, стараясь выровнять суда и направить их по ветру. Море вздыбилось. Волны захлестывали палубы, поднимая фонтаны брызг, ослепляя измученных и перепуганных гребцов.

Наступила ночь, полная воя ветра, раскатов грома и неистовства моря. Тьма окутала мир черным бархатным покрывалом, разрываемым мертвенно-бледными молниями, которые время от времени высвечивали галеры.

Три фонаря на корме капитанской галеры, подбрасываемой морским волнением, служили ориентиром для всего флота. Кроме того, Драгут велел то и дело палить из пушек, чтобы корабли не теряли друг друга. И все же одно судно отнесло прочь. Эта галера, следуя приказам своего командира, казалось, нарочно не обращала внимания на кормовые огни и пушечные залпы. Именно на ней после первого порыва урагана рухнула грот-мачта. Галерой командовал евнух Синан ас‑Саним, которого Драгут ценил выше других капитанов за победы, одержанные благодаря сверхъестественной способности взвешивать свои возможности и удивительному умению избегать ненужного риска. Однако Синан ас‑Саним не был трусом, ибо, когда риск оказывался неизбежным, никто не мог тягаться с ним храбростью. Вероятно, Синана отнесло прочь потому, что рухнула грот-мачта. Пока обрубали снасть и сбрасывали мачту за борт, судно в сгустившейся тьме потеряло остальной флот. Как бы там ни было, Синан, вероятно, руководствовался двумя соображениями, которые не пришли в голову самому Драгуту. Идя по ветру, флот подвергнется все усиливающемуся натиску шторма и будет отнесен к побережью Калабрии, прямо в руки преследователей. Чтобы избежать обеих этих опасностей, надо было следовать тем курсом, которым суда шли до начала урагана. Чего бы это ни стоило гребцам, галеры необходимо было вести против ветра. Вскоре они спрячутся от шторма за берегами Сардинии, и тогда станет легче. А если не станет, то, по крайней мере, можно будет избежать встречи с Андреа Дориа.

Такой курс, по мнению Синана, стоило взять, несмотря на сильное волнение и протесты всех, кто был на борту его галеры. В какой-то страшный миг галера соскользнула по черной стене воды в провал между волнами, и ее накрыло другой точно такой же стеной. Одного матроса шарахнуло о фок-мачту, и он испустил дух, кого-то из надсмотрщиков швырнуло прямо на гребцов, и ему веслами переломали ребра. Многие рабы лишились чувств и безжизненно повисли на веслах; двоих матросов смыло за борт. Досками обшивки удалось задраить люки, и вода не проникла внутрь трюмов. Галера плясала в бушующем море, будто пробка, вскакивая на гребни волн в ожидании высокого вала, чтобы завершить маневр усилиями гребцов правого борта. Остальной флот уже был на расстоянии мили к юго-востоку, и Синану оставалось рассчитывать только на свои силы. Мало-помалу он унял дрожь в огромном теле и восстановил дыхание. Ведь именно он, человек, отдавший приказ, испытывал самый большой страх. Никто другой на борту не чувствовал такого ужаса.

Прежде чем кончилась эта ночь, за которую Синан пережил тысячу смертей, он пожалел, что пошел на поводу у своей собственной хитрости. Годы мореплавания не закалили его чувствительный желудок. Когда галера взлетала на гребни валов и, сотрясаемая ударами волн, устремлялась вниз, Синан лежал на диване в своей каюте, мучаясь морской болезнью. Он дрожал, бился в конвульсиях и стонал. Все вокруг страшно шумело. Завывал встречный ветер, скрипела оснастка, трещали все стыки и соединения деталей судна, глухо бились в борта волны и с плеском откатывались прочь, монотонно поскрипывали весла в уключинах, а на фоне всего этого шума слышались стоны, причитания и проклятия гребцов-невольников, которым, несмотря на все усилия, удавалось лишь удерживать галеру на месте. Продвижения вперед почти не было. За ночь галера прошла не более нескольких миль, и на рассвете корсары увидели окутанный дымкой пик Монте-Северо к северу от Спартивенто. Но когда рваные тучи понеслись на восток и в просветах засияло солнце, моряки увидели на расстоянии мили беспомощно дрейфующую бело-зеленую фелюгу с голой мачтой. Она качалась на мертвой зыби. Волны оставались длинными и высокими, но ветер ослаб, сменившись легким бризом, против которого и шла теперь галера Синана. Кормчий указал на фелюгу и направил судно прямо к ней.

На борту суденышка была заметна какая-то возня. Матросы даже привстали, чтобы получше рассмотреть, что происходит. Они увидели человека, который вышел из остроконечного сооружения на корме, похожего на курятник.

Когда до фелюги осталось не больше десятка ярдов бурлящей воды, помощник Синана, могучий Хисар, сложив рупором ладони, приказал экипажу фелюги подойти ближе. Говорил он на средиземноморском жаргоне. Фелюга подошла к трапу на корме галеры, и Хисар с несколькими матросами спустился в нее.

Его встретили пять человек, бледные и измученные, с затуманенными глазами. Казалось, еще минуту назад эти люди пребывали во власти страха. Темные глаза Хисара презрительно окинули их и наконец остановились на мужчине и женщине, стоявших у входа в остроконечную надстройку. Не отводя взгляда от белокожей красавицы, Хисар мысленно попросил у Аллаха прощения за нечестивых христиан, позволяющих женщинам обнажать лицо.

– Кто вы? – спросил он.

Мужчина, судя по одеянию и манерам, человек знатный, но такой же измученный и изможденный, как матросы, сдержанно ответил:

– Я Просперо Адорно из Генуи.

В окружении Драгута не было офицера, не знавшего этого имени. Хисар вздернул брови.

– И куда же вы направляетесь, синьор Просперо?