Ворон. Сыны грома - Джайлс Кристиан

Мы припали к доскам, но ничего не услышали.

– Может, ее держат не в этом строении? – предположил Пенда, и в тот же миг до нас донесся скрип: внизу отворилась другая дверь.

– Нужно идти, – прохрипел Эгфрит.

– Но ты думаешь, она здесь? – спросил я.

– Я просто не знаю, где еще ее могли запереть, – шепотом ответил монах, – однако времени у нас нет.

Оттолкнув его, я подался назад и пнул дверь так сильно, что одно из двух должно было сломаться: либо замок, либо моя нога. К счастью для меня, сломался замок. В ответ на треск древесины послышались возгласы, но я не обратил на них внимания, ведь, войдя в келью, мы увидели Кинетрит. Она была привязана к кровати, во рту торчал кляп, грубые веревки до крови впивались в кожу на руках и ногах.

– Пресвятая Матерь Божья! – простонал Эгфрит. – Бедное, бедное создание!

Я достал нож и разрезал путы. Кинетрит стала почти неузнаваема: ее волосы превратились в тусклый комок пакли, глаза – в черные дыры, кожа на заострившемся лице казалась хрупкой, точно старый пергамент. Она как будто не узнала меня.

– Я с тобой, моя соколица, – прошептал я ей на ухо, поднимая ее с кровати.

– Именем Пречистой Девы! Что здесь происходит?! – Обернувшись на громоподобный голос, мы увидали в дверном проеме женщину, которая могла быть только аббатисой Бертой и никем иным. Всемогущий Один! Таких здоровенных сук я еще не встречал. За ее спиной стояли монахини, глядевшие на нас округленными от ужаса глазами. – Отец Эгфрит? Что ты творишь? – прогрохотала Берта.

– Забираю эту бедную девушку, мать-настоятельница.

– Она в опасности, отче! Мы пытаемся освободить ее черную душу от нечистого.

Рослая, как любой из викингов, аббатиса закрыла собою проем, вцепившись в дверные косяки. Ее грубое морщинистое лицо было мертвенно-белым и тряслось от ярости.

– Ты жестокая старая карга! – объявил Эгфрит, наставив костлявый палец на женщину втрое крупнее его. – Мы уходим!

Некоторые из монашек побежали вниз по ступеням – вероятно, за подмогой. Поэтому мы не могли больше медлить.

– Давай подержу Кинетрит, парень, а ты делай, что нужно, – сказал Пенда и, пожав плечами, добавил: – Я-то все-таки христианин.

Передав англичанину свою ношу, я подошел к Берте и ударил ее в челюсть. Великанша рухнула на пол, как мешок камней.

– Ворон! – вскричал Эгфрит.

Монахини завизжали и, отталкивая друг друга, бросились прочь. Следом за ними мы выбежали по проходу на лестницу, а оттуда – на темный двор. Там я достал нож и сделал надрезы на подолах наших балахонов, чтобы сутаны не сковывали ног. Мы помчались по траве к главным воротам, вынырнули через них на улицу и заковыляли по мосткам, что опоясывали город. Погони как будто не было. Экс-ля-Шапель погрузился в тишину, но не обезлюдел. Пьяницы задирали поздних прохожих, шлюхи поджидали покупателей своего товара. Императорские солдаты кружили по улицам небольшими отрядами, и трескучее пламя светильников отражалось в их чешуйчатых доспехах. Собаки рылись в грязи, выискивая объедки, невидимые кошки кричали, мыши шуршали кровельной соломой, а мы неслись вперед.

Завидев башни западных ворот, мы остановились, и я взял Кинетрит из рук Пенды. Он пыхтел, как ломовая лошадь.

– Стражников слишком много, – сказал я, глядя на голубые плащи. В каждой из башен было по двое солдат, и еще восемь, переговариваясь и хохоча, стояли перед закрытыми воротами. – Они зададут слишком много вопросов.

– Она может идти? – спросил Пенда, с сомнением поглядев на Кинетрит.

Я заглянул ей в глаза: они были тяжелые, веки то и дело надолго опускались. До сих пор она не произнесла ни слова. Я покачал головой:

– Нет, Пенда, она совсем измучена.

– Тогда придется понадеяться на удачу, – сказал он, направившись к воротам.

– Стойте! – сказал Эгфрит. – Идемте сюда.

Монах указал на кожевенную лавку – деревянную постройку с покатой соломенной крышей, прилепленную к городской стене. Этот домишко оказался чуть повыше соседних, и расстояние, отделявшее его кровлю от верха крепостной ограды, было меньше копья. Мы поставили бочку с дождевой водой под стреху, Пенда влез на солому, и я передал ему Кинетрит, что не составило труда, ведь бедняжка весила не больше мешочка муки. Опустив ее на конек и прислонив к стене, англичанин подпрыгнул, однако ухватиться за край стены ему не удалось. После второй безуспешной попытки он выругался, как Тор: его правая нога провалилась, проломив крышу. Из дома послышался удивленный возглас. Не успел англичанин высвободить ступню, как дверь, лязгнув, отворилась, и из нее вышел крупный франк в одних полотняных штанах. Его волосы, усы и глаза – все выражало ярость. Когда он схватил Эгфрита за шею и начал душить, я соскочил с бочки, на которой стоял. Тогда хозяин лавки отшвырнул монаха в сторону и двинулся на меня. Эгфрит принялся кашлять и отплевываться.

– Помоги Пенде! – крикнул я ему.

Франк замахнулся кулаком, но я предплечьем отвел его удар и, шагнув вперед, врезал ему лбом по лицу. Он пошатнулся, из носа закапала кровь. А после пинка в пах его глаза чуть не лопнули от боли. Кожевник повалился на бок и, скрежеща зубами, свернулся в клубок на грязной земле, как собака. В ночи раздался еще один крик, после чего я услышал топот ног по мосткам.

– Ворон, они идут! – крикнул Пенда.

Я вскочил на крышу, и мы с Эгфритом передали Кинетрит в руки нашего друга, который уже сидел на крепостной стене. Его голова с волосами, торчащими, будто пики, вырисовывалась черным пятном на синем ночном небе.

– Тянись к Пенде, Кинетрит, – сказал я.

Она ничего не ответила, и я подумал, что она меня не слышит, но через несколько мгновений исхудалые руки поднялись, и Пенда втащил ее наверх. Солдаты кричали, однако я не мог понять, вызван ли их гнев тем, что мы влезли на крышу кожевенной мастерской, или же они узнали о нашем набеге на монастырь. Я не сомневался: за оскорбление, которое я нанес той корове, аббатисе Берте, меня убьют и потому вскочил на стену, как кошка в маслобойку.

– Сначала я, Пенда. – Сказав это, я повис на стене с наружной стороны.

Англичанин взял меня за руки и, распластавшись по верху ограды, опустил вниз, чтобы мне было не так высоко падать. До земли все равно оставалось около десяти футов, но я не расшибся: почва оказалась сырой и мягкой. Я хотел сказать Кинетрит: «Не бойся, я тебя поймаю», но она прыгнула, не дожидаясь моих слов. Я успел ее подхватить. Падение вышло жестким, потому что от Кинетрит остались одни косточки, и я поморщился при мысли о том, не сломала ли она чего-нибудь.

– Теперь ты, отче, – сказал Пенда, и в это самое мгновение возле его головы просвистела стрела.

Оба англичанина спустились со стены. Мы бросились петлять между близко стоящих домиков, а потом устремились к лесу через залитый лунным светом луг. Где-то там, среди темных деревьев, нас ждали Флоки Черный и Халльдор с лошадьми. Нужно было только до них добраться.