Лейла, снег и Людмила - Кафа аль-Зооби

Теперь, едва завидев у подъезда дома черную автомашину, Наталья начинала беспокойно причитать и ходить взад-вперед, не в силах усидеть на месте, то выглядывая в окно, то думая о том, что надо бы сообщить в милицию.

И хотя Людмила успокаивала ее, говоря, что никто не заберет квартиру в качестве расплаты за Ивановы долги, Наталью не покидало ужасное чувство, будто зловещая судьба нависла над домом. Ей и в голову не могло прийти, что эта черная автомашина преследовала Люду, а вовсе не Ивана.

Хозяин машины, которого звали Виктор Денисович, в течение двух недель приезжал несколько раз, примерно к восьми вечера, и оставался стоять у подъезда до тех пор, пока Людмила не спустится к нему. Она отказалась встречаться с ним где-либо в другом месте. Однако она не захлопнула перед ним дверь наглухо, а оставила в ней небольшую щель. Люда заставляла его немного подождать и спускалась к нему в половине девятого, чтобы начать с ним обычный разговор:

– Зачем вы приезжаете? Вы напугали всех жильцов в доме.

На что он каждый раз отвечал:

– Все в твоих руках. Если не хочешь, я не буду сюда приходить, но с условием, что встретимся в другом месте.

– Я не вижу повода для встреч.

– Есть повод.

– Какой?

– Мы. Я имею в виду – я и ты. Ты мне очень нравишься.

– Вам не кажется, что вы тоже должны мне нравиться, чтобы я согласилась на встречу?

Это был ее постоянный ответ, несмотря на то, что за две недели беседы между ними протекали по-разному. И хотя ее отношение к новому ухажеру определилось с того момента, когда она почувствовала на себе его внимание, ей хотелось, чтобы он подогрелся на медленном огне, и чтобы желание его достигло предела раньше, чем она начнет каплями выдавать свое «да».

За месяц Людмила превратилась в главную заботу жизни Виктора. Он преследовал ее везде, временами появляясь неизвестно откуда. Однажды, когда она стояла на автобусной остановке, его автомобиль неожиданно возник впереди, перекрыв движение автобуса, под недовольные крики пассажиров и ожидающих на остановке людей. Эта сцена позабавила Люду, и все же она отказалась сесть к нему. Вместо этого она со словами: «Какой же ты сумасшедший!» отошла от остановки, чтобы увести его подальше. В другой раз она обнаружила его стоящим у входа в фирму, через которую продавала раскрашенные сувениры. Виктор спросил о поделках и о том, сколько она получает за них, и, услышав ответ, сказал, что готов заплатить ей в несколько раз больше, если она посвятит ему время встречи с работодателями.

– А что ты сделаешь с сувенирами?

– Не знаю, не думал еще. Может быть, выброшу в реку. Туристам будет приятно смотреть на замерзшую реку, усыпанную разноцветными матрешками.

– Но я работаю целыми днями не для того, чтобы туристы любовались ими бесплатно.

– А что ты хочешь, чтобы я с ними сделал?

Людмила немного помолчала, затем ответила:

– Хочу, чтобы ты разложил их перед Исаакиевским собором и сам продавал туристам.

– Ты умеешь шутить, – сказал он без тени улыбки.

– А может, я говорю серьезно, – ответила она с усмешкой.

Виктор действительно устал преследовать ее. Для него Людмила была уже не просто красивой женщиной, которую он хотел завлечь в постель и затем бросить. Она была другая. Она бросала ему вызов с такой смелостью, на которую не способны даже власти. Перед ней он чувствовал слабость, и все его огромные возможности теряли смысл: ее ничем не напугать, ничем не соблазнить. Как-то раз Виктор преподнес Людмиле охапку самых дорогих роз, а она оставила их на капоте автомашины, словно положив на край черной могилы. В другой раз он остановил ее на улице после двух часов преследования, перед дорогим магазином импортной одежды, и предложил:

– Если хочешь, мы сейчас зайдем в этот магазин, и ты возьмешь себе бесплатно все, что понравится, и никто слова не скажет. Даже наоборот, все – от продавщиц до хозяина магазина – будут тебе улыбаться.

Предложение было весьма заманчивое, тем более что Людмила знала: оно абсолютно реально. Однако она и тут нашлась:

– Я предпочитаю, чтобы люди улыбались мне от души. И сомневаюсь, чтобы кто-то мог от души улыбаться вору.

Любой другой, посмевший заявить Виктору такое, был бы немедленно стерт в порошок. Но эти слова произнесла она, вызывающе глядя на него прекрасными глазами, блеск которых вызывал в его сердце жгучий трепет.

Она будет его. Не потому, что, не моргнув глазом, бросает ему вызов, а потому, что отказ Людмилы и ее вызов внушают Виктору не столько огорчение, сколько разжигают такую страсть, какой он не испытывал никогда прежде ни к одной женщине.

Он пришел к ней, измученный окончательно. Но она не впустила его, и они остались стоять на лестничной площадке.

– Что мне сделать, чтобы ты согласилась? Я готов исполнить любое твое требование, даже если попросишь сесть перед Исаакиевским собором и продавать сувениры туристам, – проговорил Виктор в отчаянии.

И тогда Люда поняла, что победила.

Она ответила улыбкой, которая показалась ему неожиданным светом, возникшим в туннеле отчаяния:

– Тогда позволь мне вначале подготовить их, а то я продала все, что было.

Виктор принял ее слова за согласие. Но это было странное согласие: после этого они встречались несколько раз в общественных местах, но он не удостоился даже прикосновения ее руки.

В это время Максим Николаевич прилагал максимум усилий, чтобы найти способ помочь Люде, которую, как он полагал, после исчезновения Ивана преследовала мафия. На глазах у Наташи он стал останавливать Людмилу, чтобы спросить о том, как обстоят дела у нее и у Ивана. И то, что она не проявляла особого беспокойства, объяснял ее сильным характером. Это обстоятельство внушало ему еще большую симпатию к ней. Более того, оно отдаляло ее от него на такое расстояние, которое измерялось не метрами, а разницей между духом сильного и духом слабого. И, несмотря на то, что теперь обстоятельства, казалось, больше благоприятствовали сближению с Людой, Максим Николаевич чувствовал себя как осенний лист, безнадежно уносимый ветром отчаяния. Он смотрел на себя в зеркало и видел свои пятьдесят лет, тусклый взгляд, пепел в волосах и сердце, тикавшем безмолвно, словно выброшенный и забытый на окраине жизни механизм. Глядя на себя, он все больше убеждался в том, что не получит ее никогда. Он был старше Люды на двадцать с лишним лет, и вместе с тем у него складывалось ощущение, будто старшей была она – не годами, не жизненным опытом, а тем необычайно высоким градусом жизни, который у Максима Николаевича частенько опускался ниже нуля. Она умела выжимать эссенцию из вещей и пить их нектар, тогда как он умел лишь валяться в отбросах.

Его охватило уныние. За весь этот напряженный период ему только дважды удавалось остаться наедине с ней в квартире. В первый раз он долго собирал остатки сил, чтобы набраться храбрости и в последний момент постучать к ней в дверь.