Королевство Хатуту - Дмитрий Романовский

Пока Виолетт протирала тряпкой холст, стирая уголь, Поль заглянул на холсты, стоявшие на кровати лицевой стороной к стене. Это были таитянские пейзажи, вероятно, незаконченные.

– Таити, – подтвердила Виолетт. – Никто не видел таитянских пейзажей вашей матери. Ходили слухи, что она их все уничтожила. Скоро вы узнаете правда это или нет. – Поль подошел к мольберту, глянул на холст. После протирки на холсте остались чуть заметные линии контура его фигуры. Мешая на доске краски, Виолетт сказала:

– Не надейтесь на профессиональное исполнение. Людей я рисовала только карандашом. Это будет мой первый портрет маслом. – Виолетт отвернулась, добавляя масло в краску, и при этом открылась ее длинная шея от маленького разового уха до плеча. Свежий загар придавал ее коже матовую гладкость. Полю захотелось коснуться пальцами ее шеи, но тут она повернула к нему лицо с утиным носом и близко посаженными глазами, и трогать ее шею расхотелось. Она, кажется, что-то поняла, цинично усмехнувшись, сказала:

– Вы обещали позировать. Устали? Знаю по себе, это трудно. – Поль снова отошел к двери, встал в прежнюю позу. Позировать действительно было трудно. Хотелось резких движений, или хотя бы потянуться. Нанося на холсте короткие мазки и меняя кисти, она сказала:

– Я давно уже хотела нарисовать вас, но как-то не решалась подойти к вам и попросить позировать. – И опять цинично усмехнувшись, заключила: – Но теперь можно. – Поль теперь уже не сомневался, что она давно знала о катастрофе самолета, а значит, и о деле Жоржа Дожера. Но он ничего не спрашивал, а Виолетт ничего не говорила. Наконец она опустила кисти в банку скипидара и сказала:

– Сеанс окончен. Вы свободны. – Поль потянулся и тут же наткнулся рукой на стену тесной каюты. Виолетт, стоя к нему спиной, наклонившись, протирала кисти. В этой позе отчетливо проявилась под ее платьем талия, перехваченная узким поясом. Слегка поджатые снизу, как и у всех длинноногих женщин, ягодицы скруглялись, переходя по бокам в плавные линии бедер. Одна нога была отставлена в сторону, как в балетном па. Поль быстро шагнул к ней, взял за талию. Она гибко выпрямилась, не поворачивая к нему лица, спросила:

– Вы ждете платы за позирование?

– Да, – тихо ответил он ей в самое ухо, маленькое розовое ухо. Она повернулась к нему лицом. Маленькие, близко посаженные глаза пристально смотрели в его лицо. Выдвинутый вперед треуголный рот, казалось, готов был растянуться в циничную улыбку.

– Мне надо идти, – сказала она. – В столовую. Подготавливать столы к завтраку. Для всех вас. Это моя работа. – Они вышли в коридор. Виолетт шла впереди. Поль, идя за ней, на ходу повязывался тапой. Попадавшиеся навстречу люди икоса поглядывли на них. Поль не видел ее лица. Вероятно, на ее лице была обычная циничная улыбка.

Антуан к завтраку не пришел, наверное, искал Мари, или пил в своей каюте коньяк. После завтрака Поль вышел на нижнюю палубу, снял тапу и голым улегся на нее, продолжив чтение Стендаля. Незнакомых слов у Стендаля было меньше, чем у Дюма, зато некоторые выражения хотелось запоминать – умные выражения. И Поль стал их записывать. Солнце стало припекать, как на Хатуту. Поль положил голову на раскрытую книгу и уснул. Его разбудил Антуан. Он стучал указательным пальцем в плечо Поля. Антуан был в плавках с пояском. На палубе были загорающие в шезлонгах люди.

– Закройся тапой, – тихо сказал Антуан. Поль спросонья не понял, а потом сообразил, что он лежит на спине. Надо было считаться с условностями цивилизации, и Поль накрыл член краем тапы. Тут же подошла Виолетт. Она была в очень открытом двучастном купальнике. Наклонившись к Полю, она сказала:

– Мсье Дожер, я хочу закончить картину. Не будете ли вы столь любезны продолжить сеанс позирования прямо здесь, на палубе. – Поль помедлил, еще не очнувшись ото сна, неохотно проговорил:

– Да, пожалуйста.

– Я схожу за мольбертом, – сказала Виолетт и ушла.

– Ты не завтракал? – спросил Поль.

– Я проспал завтрак, – ответил Антуан. – Виолетт уже сказала, что начала твой портрет. Это интересно, – и Антуан усмехнулся. – Это она попросила разбудить тебя. Она сама не рашалась подойти к тебе при всех, когда ты спал со стоящим членом. – И Антуан хохотнул. Поль не находил в этом ничего смешного. На Хатуту подобные вещи обсуждались открыто, серьезно и с большим интересом. Это цивилизация оградила естественные человеческие инстинкты нелепыми условностями. И в этом было нечто порочное, что порождало преступность, ложь и даже убийства. Подошла Виолетт. Она несла мольберт с холстом, ящик с красками и кистями, тряпки, живописно испачканные красками. Вероятно, всё это было тяжело нести, но походка ее была такой же легкой, с какой она лавировала в столовой, обслуживая пассажиров. Она установила мольберт, разложила краски, кисти и банки на тряпках. Поль поднялся на ноги и по вежливой просьбе Виолетт встал у перил, держа тапу на согнутой руке. Виолетт в своем открытом бикини рисовала, сидя на плоском ящике. Загорающие пассажиры в купальниках стали к ним подходить, в первую очередь, конечно, к мольберту Виолетт. Здесь были и Роже, и Бернар, и несколько человек из административной группы. Еще подошли два матроса. Один из них серьезно сказал: – Красиво. – Поль хорошо помнил, как его мать раздражалась, когда во время работы на пленэре к ее мольберту подходили зеваки. Мадам Колоньи, не упускавшая случая высказать свое замечание, сделала Виолетт комплимент:

– Хорошо подобран цветовой тон неба. Чувствуется воздушная голубизна.

– Я намазала его у себя в каюте, – резким голосом сказала Виолетт, делая быстрые мазки. – Кобальт с белилами. Банальный прием. – Роже при этом усмехнулся.

– Мадемуазель! – воскликнул подошедший Мишель, – оказывается, вы профессиональная художница!

– Я официантка, – холодным тоном отозвалась Виолетт, не глядя на окружающих. Мсье Вольруи, он был в тех же модных молодежных закрытых плавках, спросил:

– Мадемуазель, когда вы закончите картину, вы не захотите ли ее продать?

– Я повешу ее в уборной своей квартиры, – тем же холодным тоном сказала Виолетт.

– Я думаю, лучше в спальне, – посоветовала подошедшая медсестра Мари.

– Ты права, – сквозь зубы проговорила Виолетт, – И буду на ночь перед ней мастурбировать. – Мадам Колоньи тотчас отошла в сторону, а Роже тихо засмеялся. Лысый Бернар, он был опять в старомодных, совсем открытых плавках, добродушно сказал:

– Дамы и господа, вы же все знаете, как художники не любят, когда посторонние наблюдают за их работой. – Несколько человек нехотя отошли. Но подходили другие люди, и скоро вокруг Виолетт и Поля собралась толпа. Люди собрали нужные материалы в экспедиции, подготовили отчеты, и теперь им нечего было делать. Они задавали вопросы Виолетт, не смущаясь ее резкими ответами, а также заговаривали с Полем, особенно женщины. Все уже начали привыкать к его выходам нагишом, а теперь его нагота оправдывалась еще тем, что он служил моделью художницы. Дамам, вероятно, было интересно на людях заговорить с абсолютно голым мужчиной, не нарушая при этом правил приличия. Позировать на палубе было легче, чем в каюте: можно было опереться рукой о перила, и еще обдувал свежий морской ветер. Дамы продолжали задавать глупые вопросы: заказал ли он сам этот портрет, рисовал ли он в детстве, как относится Поль к непривычной для него цивилизованной пище. Полногрудая девушка в закрытом купальнике, она была из административной группы, робко спросила, как ему нравится Стендаль после многолетнего перерыва в чтении. И Поль, слегка пнув босой ногой том Стендаля, лежащий у его ног, сказал, что вещи Стендаля больше похожи на мемуары, чем на романы. Полногрудая девушка почему-то на это улыбнулась, и все тоже улыбнулись, хотя Поль только недавно вычитал слово «мемуары» и еще не ясно понимал, что оно означает. Глядя на полные бедра девушки, Поль почувствовал, как опять стал набухать его член. Но он нисколько не стеснялся, продолжая с улыбкой отвечать на вопросы. Как на Хатуту. Подошла Виолетт, с официальной вежливостью сказала: