Затишье перед бурей - Александр Михайловский

Трагедии, в которой есть и моя доля вины. Не дезертируй я тогда из своей части, то и я тоже мог бы пролить свою кровь за правое дело… Вряд ли бы это что-либо изменило, но сейчас мне не было бы так мучительно стыдно за то, что я оказался тогда слаб духом.

Когда я был в Константинополе, меня сводили в недавно созданный Исторический музей во дворце Топкапы. И мне особенно запомнилась экспозиция, посвященная Хиосской резне – когда турки для предотвращения возможного восстания на острове попросту вырезали четыре пятых греческого населения Хиоса. Но представить себе, как это было, я смог только после того, как сам почувствовал нечто подобное на своей шкуре во время Рождества в Корке, хотя масштабы произошедшего там были все-таки далеко не столь ужасающими, как во время трагедии острова Хиос.

И вот теперь, выслушав рассказ Джима, я, пусть даже и весьма смутно, смог наконец представить то, что пережили мои сограждане-южане во время и после войны между штатами.

Сейчас для меня стало вполне очевидным сходство действий диких и кровожадных турок пятьдесят лет назад, а также, казалось бы, внешне цивилизованных и вполне современных англичан и американцев-янки. Я сравнил эти действия внешне цивилизованных белых дикарей с тем, что рассказал мне о первых днях после прихода югороссов германский консул в Константинополе за бокалом великолепного красного вина перед жарко пылающим камином. Небо и земля.

Да, выступления беснующейся от ненависти к пришельцам толпы были ими жестоко подавлены с применением бронированных боевых машин и скорострельных картечниц. Но если бы они это не сделали, то христианское население Константинополя, европейские дипломаты и торговцы были бы вырезаны, подобно грекам на Хиосе. Да, югороссы на месте расстреливали всех, кто был застигнут с поличным во время грабежей, мародерства и убийства. Но эта мера была необходима для наведения хотя бы элементарного порядка. Ведь, как только все успокоилось, то и они тоже тут же прекратили эти экстраординарные меры, отмеряя дозу насилия по мере сопротивления. Они не сжигали турецкие кварталы, не взрывали мечетей и не хватали людей по первому подозрению. Уже к вечеру второго дня по улицам Константинополя можно было безопасно ходить, а армейские патрули вызывали у жителей не ужас, как это было в Корке, а чувство безопасности и защищенности. Насколько это все не похоже на то, что на моих глазах творили английские солдаты в Корке, и то, что Джим рассказал мне о зверствах солдат-янки на нашем американском Юге.

Конечно, находясь под впечатлением от рассказа Джима, я решил, что обязательно напишу давно задуманную книгу про двух мальчиков. Например, про тех же Тома Сойера и Гекльберри Финна, только события в ней будут происходить во время водоворота Войны Севера и Юга, той ужасающей, полной преступлений, варварской агрессии янки, каковой эта война стала и для меня. К тому же Джим разрешил мне воспользоваться для этой книги их с Джоном историей.

Но вот только сколько пройдет времени до того момента, когда эта книга будет готова?.. Год, может, два? А начать работу над ней мне хотелось уже сейчас. Быть может, у меня получится уговорить Оливию и принять предложение югороссов переехать в Константинополь. Тем более что у моей жены туберкулез, пусть и в начальной стадии, а также букет других болезней. При этом я знаю, что доктора югороссов умеют все это лечить. Я тогда не стал спрашивать Александра об их медицине, но, как мне кажется, их доктора вряд ли откажутся вылечить мою любимую супругу.

Я отвлекся от своих мыслей и увидел, что мы уже проходили проливом The Narrows между Стейтен-Айлендом и Бруклином, и остров Манхэттен с фортом Клинтон на своей южной оконечности был уже совсем недалеко. Именно причал рядом с фортом был нашей целью, как и для всех трансатлантических пассажирских кораблей, помимо вполне респектабельных пассажиров первого и второго классов, везущих в своих трюмах толпы пассажиров третьего класса, нищих европейских эмигрантов, которых бурно растущая Америка впитывает как губка.

Ко мне подошли миссис Кэмпбелл и Фиона, и мы начали чопорно прощаться. В этот момент я вдруг увидел ревнивый взгляд Фионы, обращенный куда-то в конец коридора. Там стояли и негромко переговаривались между собой Катриона и Джим.

Миссис Кэмпбелл тоже увидела этот взгляд и повернулась к Катрионе и Джиму.

– Эй, Катриона, – сварливо произнесла она, – сейчас к нам в каюты придут американские чиновники. Прекрати болтать и поскорее иди за мной!

Я заметил, как Катриона сунула в руку Джиму записочку, после чего повернулась и засеменила за миссис Кэмпбелл. А мы с Джимом пошли вниз по трапу, вслед за носильщиками. И он, и я были американскими гражданами, так что наши вещи сразу снесли вниз в здание таможни. Уже находясь на причале, я обернулся. Вслед за чистой публикой с американскими паспортами по трапу «Ошеаника» начали спускаться пассажиры третьего класса. Их, как скот, загоняли в форт Клинтон, где иммиграционные чиновники будут решать, кто из них получит право остаться в САСШ, а кому придется вернуться на борт «Ошеаника» и отправиться обратно в Ирландию или Англию.

Таможенником, досматривавшим мои вещи, оказался не кто иной, как мой старый знакомый и писатель Герман Мелвилль, все такой же массивный и бородатый. Тот самый писатель Герман Мелвилль, который написал книгу про белого кашалота Моби Дика. Но литература для него – это только хобби, развлечение. Хотя жаль, и слог у него неплох, и пишет он, в общем, интересно. Жаль только, что наши современники этого совсем не понимают, а оценят его лишь далекие потомки.

– Ну что, Сэм, – хлопнул он меня по плечу, – как тебе поездка в Европу?

– Герман, – ответил я, – ты знаешь, за одну поездку я успел побывать и в раю и в аду. Впрочем, об этом нужно рассказывать очень долго.

– Неужели? – сказал Герман, проштемпелевывая мой паспорт. – Что-то ты темнишь, Сэм.

– А вот зайди вечерком ко мне в гостиницу на рюмочку коньяка, – предложил я, – там мы и поговорим.

– Обязательно, Сэм, – ответил Герман, показывая, что мне можно проходить дальше. – До скорого.

– До скорого, Герман, – я попрощался с Германом, и, подхватив свой саквояж, пошел к выходу. Впереди было еще очень много дел.

7 января 1878 года (26 декабря 1877 года). Югороссия. Константинополь. Госпиталь МЧС

Командир 13-го Нарвского гусарского полка Александр Александрович Пушкин

Не было бы счастья, да несчастье помогло… Именно из-за произошедшей у нас в дивизии неприятности мне удалось выбраться на Рождество в Константинополь. А случилось вот что – в конце ноября у командира нашей 13-й кавалерийской дивизии барона Леонеля Федоровича Радена неожиданно случился сердечный приступ. Бедняга был совсем плох, и его срочно отправили в югоросский госпиталь в Константинополе. Там им занялись югоросские врачи, после чего барон быстро пошел на поправку.

На Рождество офицеры дивизии решили навестить нашего всеми любимого Леонеля Федоровича. В Константинополь решили отправить командира 13-го драгунского Военного ордена полка полковника Александра Михайловича Лермонтова. Барон Раден в свое время командовал 13-м драгунским, и поэтому мы посчитали, что ему будет приятно поговорить с Александром Михайловичем, который сейчас командует как раз его бывшим полком.