Всем смертям назло - Вадим Давыдов

— Я слушаю, слушаю вас, Яков Кириллович.

— Ему придётся – для того, чтобы уверить всех в своей «законноизбранности» – нагадить на вашу могилу, Иосиф Виссарионович. Он будет кривляться, бить себя в грудь, рассказывая, каким ужасным монстром был великий Сталин, каким жутким, кровавым тираном. Как издевался над ними, верными ленинцами, как глумился. Как истреблял лучшие партийные кадры, как плевал на интересы державы, на страже которой стояли они, хохряковы и куманьковы. Плохой Сталин, плохой. Памятники посдёргиваем, бельё перетряхнём, грязь поищем – и найдём, найдём, да сколько! Видите?! Видите?! Смотрите! Ах, злодей, злодей! А я, Хохряков – хороший, хороший! Разоблачаю его, такого-сякого! Я – не по закону, не по чину, зато – по правде! Верьте мне, люди! И следующий за Хохряковым. И следующий. Даже вообразить себе – и то страшно, во что всё превратится. Труд всей жизни. И опять – смута за смутой, опять – все против всех, опять кругом – прах и мерзость запустения. Нельзя, нельзя такого допустить, Иосиф Виссарионович.

— Это мне понятно, Яков Кириллович. Хорошо понятно. И вам, я вижу, понятно. И вы предлагаете вашего наследника.

— Вашего, Иосиф Виссарионович, — поправил Гурьев. — Не моего, ни в коем случае, — вашего. Я не просто предлагаю его вам, Иосиф Виссарионович. Я предлагаю вам его нежно, трепетно полюбить. С первого взгляда. Одного только его – больше никого. Не меня – это уж точно. А вслед за вами его станут любить все остальные. Потому что ваш авторитет великого властелина может – и должен – сделать эту любовь всеобщей. А любовь, как уже установлено, самоподдерживающийся процесс, стоит его только запустить. В отличие от ненависти и страха. И то, чего невозможно добиться ни ненавистью, ни страхом, будет исполнено и совершено любовью. И освящено, и освещено – ею же. В том числе и вашей, потому что это правильно, хорошо и необходимо – любить творение своих рук. И сбудется, наконец, ваша главная мечта – вы окажетесь над схваткой, вы получите ту самую легитимность, которой у вас нет и не может быть. В Наследнике. В Царском Роде. Отныне и навсегда.

— А ведь я его даже не знаю, — печально произнёс Сталин, поглаживая ус. — О ком же вы говорите? Кто это?

— Да вы что, Иосиф Виссарионович?! — потрясённо захлопал ресницами Гурьев. — Да побойтесь же Бога, — за кого же вы меня принимаете-то?! Мы же с вами ещё не то, что к консенсусу – даже к тени его не приблизились. И вы уже хотите, чтобы я взял – и самую дорогую свою мечту, самую заветную думушку, кровиночку свою – вот так вот перед вами взял, да и выложил?! За ваши, Иосиф Виссарионович, красивые глаза, которые у вас, к тому же, не красивые, а вовсе даже страшные? Да за что ж это вы со мной так, Иосиф Виссарионович?!

— Ну хватит, хватит, — помахал Сталин перед лицом ладонью. — Одно из ваших условий я знаю. Вы хотите быть моим советником. Что ещё?

— Нет-нет, давайте сначала остановимся на этом. Советник, — Гурьев воздел очи горе и повторил, словно пробуя на вкус: – Советник. Это не горячо, Иосиф Виссарионович. Это так – тёпленько. Видите ли, какое дело. Я не могу быть вашим советником.

Вот теперь Сталин удивился. По тому, как прыгнули блики в тигриных глазах, Гурьев понял – на этот раз Сталина он достал. Зацепил.

— Почему? — с глубоким, неподдельным интересом спросил Сталин. — Это стыдно – быть советником Сталина? Опасно? Тяжело?

— Это и опасно, и тяжело, — вздохнул Гурьев. — Но не стыдно – конечно, нет. И совершенно не в этом дело. Нет, ну, действительно, Иосиф Виссарионович, — как вы это себе представляете? Вдруг, откуда ни возьмись, вырастает за креслом у товарища Сталина какой-то гладкорожий откормленный громила с оловянными буркалами, а товарищ Сталин заявляет: это, дорогие товарищи и соратники, большевики и коммунисты, мой новый советник – Яков Кириллович Энский, прошу любить и, так сказать, жаловать. Вы представляете себе, какая буря поднимется? Какая начнётся аппаратная игра, какие столкновения амбиций, какие шекспировские страсти! Зачем это?! И потом – как я уже говорил, меня не интересуют награды и привилегии.

— Допустим, вам действительно не бывает ни жарко, ни холодно, — кивнул Сталин. — Но вы, по-моему, не дух. Вам нужно есть, пить, спать. Где-то жить. Разве нет?

— Конечно, — вздохнул в ответ Гурьев. — Но зачем же быть при этом официальным советником товарища Сталина? Можно быть сторожем. Или принимать стеклотару. А к товарищу Сталину просто заходить поболтать. Никаких обязательств. Ни с моей стороны, ни со стороны товарища Сталина. Мы будем присматриваться друг к другу, проверять наши взаимные чувства. Разговаривать. Беседовать. О том, о сём. Обо всём. Товарищ Сталин будет знать, что Якову Кирилловичу от него ничего не нужно. И Яков Кириллович будет знать, что товарищ Сталин искренне заинтересован в том, чтобы, иносказательно говоря, жениться на Якове Кирилловиче – доказать ему свои абсолютные серьёзность, чистоту и глубину намерений. Чтобы Яков Кириллович ему поверил – и показал наследника.

— А вы не верите товарищу Сталину? — улыбка снова промелькнула в сталинских усах.

— И снова не в этом дело, Иосиф Виссарионович, — улыбнулся в ответ Гурьев. — Дело в том, что ради награды человеку следует потрудиться. Даже великому Сталину. Только тогда человек – даже великий Сталин – будет относиться к награде так, как награда того заслуживает. И к себе самому тоже.

— Это верно, — кивнул Сталин, снова берясь за трубку. — Но ведь люди любопытны, Яков Кириллович. Даже товарищ Сталин иногда любопытен.

— Ещё бы, — покладисто кивнул Гурьев. — Конечно, товарищ Сталин не будет ждать у моря погоды и милостей от природы. Товарищ Сталин даст отмашку товарищу Ягоде, товарищу Берзину, товарищу Литвинову. И эти товарищи, конечно же, будут искать товарищу Сталину то, что спрятал от товарища Сталина злой, противный и ужасно недоверчивый Яков Кириллович. И даже, возможно, найдут. А может, и не найдут – это, опять же, неважно. Ну, найдут. И что? Заточат в каменный мешок? Убьют? А для чего?! Если Великий Сталин не объявит наследника – Наследником, не введёт в оборот в этом качестве – зачем он нужен? Кому опасен? Бессмысленно.

— Почему?

— Потому что товарищу Сталину наследник куда нужнее, чем Якову Кирилловичу. Во много, много раз. Потому что от этого зависит дело всей его жизни. Поэтому – очень важно, чтобы товарищ Сталин заслужил наследника. Тогда он его увидит. И Яков Кириллович обещает товарищу Сталину – наследник товарищу Сталину очень, очень понравится. Понравится хотя бы тем, что сможет бестрепетно товарищу Сталину в глаза заглянуть. Он потому и находится сейчас далеко-далеко, чтобы все узнали, когда время придёт – ни в чём, ни в чём не замешан. Не царское это дело – навоз разгребать. И плохо, когда такое творить, кроме царя, некому. Но для того, чтобы всё получилось, товарищ Сталин должен понимать, и понимать очень хорошо: невозможно пришить живую голову к мёртвому телу и заставить его скакать. Надо подготовить почву. Поэтому товарищ Сталин будет с Яковом Кирилловичем иногда разговаривать. И с его друзьями он тоже будет иногда разговаривать. И даже иногда кое-что им разрешать – и никому-никому из своих тупых засранцев-прихлебателей, мародёров и бездарей, всех этих хохряковых-куманьковых, ничего не станет объяснять. Во-первых, потому, что он – Великий Сталин, а они – прихлебатели и засранцы. Во-вторых, потому, что бесполезно – к чему метать бисер перед свиньями? У товарища Сталина есть теперь цель – и не какая-то там вонючая троцкистская мировая рррыволюция. Что – разве важно товарищу Сталину быть не хуже Троцкого? Разве хочет товарищ Сталин выполнить «завещание Троцкого»? Помилуйте, — да зачем же?! Теперь цель гораздо реальнее. Великая держава, которая обеспечивает Великое Мировое Равновесие – одним лишь своим существованием. Срединная Империя. Не китайский муравейник с его церемониями, а настоящая империя – мощная, динамичная, с компактной, профессионально подготовленной и отлично вооружённой армией, с молодой, белозубой и яркой элитой, с самой передовой наукой и техникой, с великолепной сбалансированной промышленностью, с зажиточными крестьянами, а не колхозным быдлом, с грамотными квалифицированными рабочими, а не с рабами, прикованными к тачке. Постепенно, шаг за шагом. Не завтра, и даже не третьего дня. Но – неуклонно. И все будут знать – это сделал Великий Сталин. И его имя, и его дело будут жить в веках. Всё это он, Великий Сталин, а не какой-то там Яков Кириллович Энский. А Яков Кириллович – он будет тут, рядышком. Подставит плечо, протянет руку. Ну, и если кто-нибудь будет товарищу Сталину серьёзно палки в колёса втыкать – тогда, конечно, Яков Кириллович резво такого мазурика укоротит, на голову-другую. Есть у Якова Кирилловича такая слабость – любит он, в общем, сабелькой махнуть, особенно, если дело того требует. Как вам, а, Иосиф Виссарионович? Причем, что самое интересное – это ведь не я всё придумал. Это всё он, товарищ Сталин придумал. Это его мысли. Слова, конечно, мои, а мысли – его. Все-все. Уж за это я вам ручаюсь, Иосиф Виссарионович.