Обреченный мост - Вячеслав Демченко

Рука у него за время, прошедшее после памятной эвакуации с остатками десанта, достаточно зажила, уже и повязку сняли.

— К нему, антихристу, — кивнул Тихомиров.

— И насколько ж глубоко ему «СМЕРШ» засадил? — поинтересовался, в свою очередь, Яков Войткевич так простодушно, что даже Михалыч (Тихомиров) хмыкнул, протирая большим и указательным пальцами глубокие залысины. — Та я имею в виду, шо дохтуру Курту нашего агента? — пожал плечами старший лейтенант. — Глубоко вправили?

Нарочито, наверное, употребляя «дохтура», «агента», «шо». Вряд ли это можно было объяснить последствиями контузии, полученной в Жуковке.

— Та не дюже, — совершенно неожиданно огрызнулся Гурджава того забавнее, что с его-то кавказским акцентом. Но тут же посерьёзнел. — Пока наш диверсант, лейтенант Мигель Боске, всего лишь «Хиви», «добровольный помощник» на службе СС. Он там, кажется, инструктор теперь по диверсионной работе. Сдаёт, понимаешь, помалу секреты «школы Старинова», — удручённо развёл руками Давид Бероевич, дескать: «А что поделаешь?» — Но вот его брат восстановлен в прежнем звании и должности. Личный порученец, проще говоря, адъютант-денщик доктора Курта, гауптштурмфюрер Эмиль Боске.

— Радует, конечно, что дети испанской революции так близко к нему подобрались, — скептически прищурился подполковник Тихомиров. — Но что это даёт в практическом плане? Как это нам поможет «Южный объект» уберечь?

— Ну, сами подумайте, — раскурил наконец полковник Гурджава папиросу. Нарочно, наверное, растягивая предварительные манипуляции, чтобы не смолить уж совсем одну за другой, как это у него повелось с начала войны. — Чтобы предотвратить подрыв моста, нам в обязательном порядке нужно знать схему минирования. Где там эти собачьи «хомутаторы», в которые вставлять надо.

— И прибрать к рукам рацию или что там, с чего сигнал на экстренный подрыв подают, — напомнил майор Высотин.

— Вот именно, — поморщился Гурджава. — И всем этим располагает командир зондеркоманды 10 B. Я так думаю — покамест только и исключительно он, — подчеркнул полковник, как водится, строкой табачного дыма.

— В таком случае полезно взять доктора Курта живьём, — подписался и подполковник. — Только и исключительно!

— Ну, вот и проследят наши испанские соратники, приближённые к драгоценному телу, чтобы мы его в горячке захвата не попортили, — согласно кивнул Войткевич. — Кроме того… — будто припомнил он. — Подполье!

— Что, подполье? — обернулся в его сторону Тихомиров.

— Он имеет в виду контакт с керченским подпольем, который они там, походя, завели, — пояснил майор Высотин.

— На местное подполье мы можем рассчитывать во всех планах кроме боевого. Некому там воевать: старики да детишки, непризывные все. А вы, Саша, о чём задумались? — вдруг обратил Давид Бероевич внимание на Новика, до сих пор отрешённо молчавшего.

— А он, товарищ полковник, — кивнул на своего товарища и непосредственного командира Яков, — как всегда, не участвует в заоблачных воспарениях, а уже думает: как бы практичнее из них на грешную землю грохнуться.

— Вот именно, — коротко согласился капитан Новик, хоть и покосился на Войткевича довольно скептически. — Как выбрасываться будем? Немцы в предчувствии десанта на взводе.

— А мы и не будем никуда бросаться, — с нарочитой легкомысленностью отмахнулся Войткевич. — Я так, например, как настоящий морской волк, предпочитаю не отбивать задницу о грешную землю, а всплыть в набежавшей волне.

— Ну-ка, давай по-человечески говори, — не слишком искренне раздражаясь, оборвал одессита Давид Бероевич. Знал уже: не дай тому вовремя острастку, так в такие эмпиреи уйдёт…

— Ну, вот смотрите, — с готовностью придвинулся Яков к столу.

Так-то он всегда держался поодаль, ссылаясь на «столобоязнь» — как он называл своё неприятие всяких и всякого рода «присутствий», что было тем более странно, что во времена оны сам был ни много ни мало, — директором комбината.

— Как наши испанские товарищи попали к немцу, с таким исключительным попаданием в десятку?

Давид Бероевич с сомнением покачал головой.

— Едва ли тебе так захочется, лейтенант. Немцы как бы спасли их в последнюю секунду от «окончательного» расстрела партизанами как предателей и перебежчиков.

— Вот-вот, — странно обрадовался Яков Осипович. — А мы чем хуже?

Нельзя сказать, чтобы это так уж удивило начальника береговой охраны дистанции Еникале-Фонарь. Случалось и раньше, не впервой. Но накануне советского десанта, должного произойти буквально со дня на день?.. В эти дни русские просто обязаны были следить за тем, чтобы у них не случилось утечки информации, но она всё-таки случалась.

К капитан-лейтенанту береговой артиллерии Адамчику приводили русских солдат и даже, бывало, офицеров, бежавших с той стороны. Кто-то приплывал на рыбацких лодчонках, кто-то на самодельных плотах. Трудно сказать, что двигало перебежчиками очевидно побеждающей стороны; скорее всего, предощущение грандиозной бойни, в которую превратится ещё один десант, ещё одна битва за Крым. А умирать-то не хочется даже… и, пожалуй, особенно — в предощущении конца войны, пусть даже и победоносного для СССР. Лучше его пересидеть где-нибудь, пусть даже в плену, чем победоносно подохнуть в ледяных водах пролива. Местные жители как этой, так и той стороны могли многое рассказать о том, как проходил десант такой же зимой, но 41-го года, когда ледяная шуга пролива была сплошь укрыта чёрными бескозырками…

Должно быть, так или где-то так рассуждали эти двое, стоявшие перед капитан-лейтенантом Адамчиком в мокрых шинелях без ремней и с поднятыми руками.

Точно так же, как час назад. Когда так же точно, дрожа от холода и с поднятыми руками, они, точно призраки, вышли из промозглого тумана над морем. Прямо на узкий заиленный пляж под отрогами 5/613-й батареи в районе мыса Фонарь.

Лодка, на которой они якобы приплыли, торчала чёрным осмолённым носом, затопленная с кормы, так что подтверждала она их слова не особенно. По крайней мере гефрайтер береговой обороны Ресслер, подтянувший её багром, скептически покачал головой:

— Да на этой посудине, герр лейтенант, ещё сам дедушка Ной рыбачил в лужах Великого потопа! — кажется, он был когда-то учеником католической школы.

Теперь следовало разобраться: действительно ли это дезертиры Красной армии или её разведчики? Но это уже не его, капитан-лейтенанта Эдуарда Адамчика, прерогатива. Это уж пускай тайная полевая полиция разбирается или отдел 1С, армейская контрразведка, кому там и в каком порядке положено.

Капитан-лейтенант покачался на ветхом, но удивительно терпеливом венском стуле, найденном тут же, наверху, в рыбачьем домишке, накрывавшем блиндаж НП — единственном его украшении, и встал, чтобы сверить фотографии красноармейских книжек с оригиналами.