Обреченный мост - Вячеслав Демченко

— И советовал бы вам больше надеяться на то, что я отправлю вас в Рейх в качестве каталога и сопроводителя коллекции, — не отрывая взгляда от застиранных и не по сезону тонких носок, продолжил поучать полицай-комиссар. — Чем на то, что в НКВД перед расстрелом вам пожмут руку в знак признательности за спасение экспонатов.

— Это уж вряд ли, — отмахнулся профессор, как будто полицай-комиссар сказал совершенную глупость.

Вот только в какой именно момент своего тезиса? Прочитать это в безмятежно-скорбящем взгляде профессора было невозможно.

— В таком случае, какого чёрта вам от меня надо? — отложив наконец бумаги, нехотя поинтересовался полицай-комиссар.

— И даже двух, — тут же подхватил Михаил Федотович. — Я слышал, вам завезли.

— Чертей, что ли? — недоуменно поморщился Мёльде, рефлекторно придерживая щеку, обезображенную свежим ожоговым шрамом.

— Вроде того, — смущённо улыбнулся профессор. — Мне, знаете ли, надо упаковывать особо хрупкую коллекцию греческой керамики, заметьте, редчайшей чернолаковой….

Мёльде с каким-то даже испугом тотчас же отмахнулся — дай старику волю, так начнет тут сейчас лекцию:

— Что, вам Hiwi мало?

— Видите ли, господин полицай-комиссар, Hilfswillige «добровольные помощники» — публика слишком зажравшаяся на дармовых харчах Вермахта, — вкрадчиво, вроде как «по секрету» пустился в объяснения профессор. — Работают из рук вон плохо. Небрежно. Загубят коллекцию. А вот те, кто только что примкнул к славной немецкой армии, — те, напротив, ещё всего боятся и из кожи вон лезут, чтобы заслужить доверие. Существеннейшая в нашем положении разница, согласитесь.

«Не согласиться было и впрямь трудно — хмыкнул Мёльде. — Мысль здравая, далеко не лишённая смысла и вообще подтвержденная личными наблюдениями».

Так что после доброй минуты угрюмого молчания, во время которого Эрих Мёльде взвешивал все «за» и, в общем-то, не нашел «contra», он пришёл к мысли:

«В самом деле, чего им тут зазря супы хлебать? А кроме того, если есть какие-нибудь злые умыслы у перебежчиков, то в условиях относительной свободы они наверняка проявятся…» — и оберстлейтнант полез в ящик стола за бланком наряда.

— Только я пошлю с ними своего человека присматривать.

Профессор слегка всполошился, но мгновенное подозрение Мёльде улетучилось с первых же слов его пояснения.

— Так у меня там и так трое охранников! Варвары уже расколотили киммерийский череп и приловчились писать в зерновой пифос III века!

— Этот будет поумнее, — то ли себя, то ли профессора успокоил полицай-комиссар.

Полковник Вермахта Гектор фон Штайгер знал толк в древнегреческом искусстве. А бродя между рельсов и позиций своих «Flack», он, командир полка противовоздушной обороны, обеспечивающей прикрытие припортовой товарной станции, не мог не видеть, что разгружают на ней. Даже поглаживал массивные деревянные ящики, словно минуя немую тайнопись товарных шифров, надеялся прозреть-прочувствовать, что там, под толстыми дубовыми досками, в упаковочной соломе и вощёной бумаге?

Как бы смотрелись эти сокровища в сумрачных залах родового замка фон Штайгеров, где коллекция дедушки уже и без того значительно приросла за годы Великой войны!

Уже среди предметов гордости дедушки, купленных за бешеные деньги у немецких концессионеров и антикваров ещё в прошлом веке, появились античные камеи, терракота, статуи, присланные с Балкан фронтовыми друзьями. А теперь, когда не в меру болтливый экспедитор за алюминиевой крышкой баклаги шепнул, что там за груз №… («Краснолаковая Боспорская керамика?!»), Гектор не выдержал. Дрогнуло сердце шестидесятилетнего мародёра двух войн.

И вот как-то ночью в обложенный мешками с песком капонир с оглушительным — как показалось полковнику — грохотом съехал один из громоздких ящиков.

— Тише вы, дьяволы! — чуть не выскочило слабое старое сердце, сорвав Железный крест на шейном платке, за который, вернее, за горло под которым, схватился Гектор.

Нет, не того он испугался, что кто-то услышит этот воровской шорох гравия, скрежет бетона, а того, что в ящике теперь — что бы оно там ни было, — потребует мучительных лет и затрат реставрации.

— Идиоты, наверняка всё расколотили! — всплеснул пухлыми ладошками полковник. — Хоть открывайте осторожно, это же…

«Это же чёрт знает что?!» — додумал он, когда с треском были сорваны монтировкой первые доски.

Лица его солдат искривились в рвотных гримасах, а сам Гектор моментально натянул на пол-лица шейный платок.

Всё-таки, обменявшись недоуменными взглядами и поощрённые немым — куда тут рот открывать! — жестом командира полка, артиллеристы-зенитчики осторожно выгребли изрядный ворох упаковочной стружки.

Источник тошнотворного, да ещё застоявшегося до рафинированности смрада, в точности как подсказала первая же мысль, и оказался именно трупами.

Два шуцмана батальона лагерной охраны, Дитрих и Марек, как выяснилось позже, валетом лежали в купах соломы, всё ещё как будто раздирая в немом удивлении оскаленные рты…

Хотя на самом-то деле они и удивиться толком не успели…

«Ни в коем случае! — шикнул гневным немым взглядом профессор Бурцев, когда, очутившись за спиной Дитриха, Новик перехватил поудобнее массивный масляный светильник, стилизованный под дельфина чуть ли не в натуральную величину. — Это же не местная копия! Милетский оригинал!»

Также укоризненно покачав головой, Войткевич передал капитану каменное ядро с продольной проточкой грузила для рыбачьих сетей. И впрямь, орудие оказалось куда большим оружием, тем более, что для примера крепления в проточке была закреплена канатная петля. Прямо-таки кистень получился, да ещё и для богатырской руки. Новик вообще-то совсем не слабый, маханул двумя руками.

Марек, заглядывавший в ящик с другой стороны, особенно удивиться не успел. Только подскочили его белесые брови, приподняв зимнюю, с подкладкой, пилотку, когда в ящик с хриплым выдохом вдруг рухнул его приятель. А затем перед глазами разросся, заслоняя музейный сумрак, светлый каменный шар. И стало совсем темно.

Пребывал во тьме и Михаил Федотович, невольно зажмурившись и припоминая: в каком кармане у него пилюльки — по зиме-то карманов не счесть, когда даже кальсон двое. На свет божий его вызвал, словно выдернул, старший лейтенант Войткевич.

Яков похлопал профессора по плечу.

— Вы с нами?.. — шепнул он на ухо старику. — А то если что, скажите, — мы и вас приложим для правдоподобия. В щадящем, конечно, режиме. Вот этой чепухой, — он подбросил в горсти увесистую амфорку о двух горлышках и с красными грифонами на чёрном поле.