Первый удар - Борис Седов

— А чего ты от меня-то хотел, Есаул?

— Да сам не знаю, сказать это все хотел, вот и все…

Гена выудил последнюю папиросу, скомкал ненужную пачку, громко заказал графин водки и закусь.

— Коли будешь со мной водку пить, так оставайся, а — нет, я один нажрусь. Хреново мне, Васильич, понимаешь, хреново…

— Пойду я, Гена, пожалуй.

— Иди, и прости, если что не так. Позвоню я еще тебе, ладно?!

Богданов кивнул на прощание, вышел, но долго еще сидел на лавочке во дворе своего дома, смотрел на немытые с осени окна своей квартиры и думал, думал, думал…

* * *

То, что полковник Исаев увидел в клубе «Bad girls», его потрясло.

Подобного он не видел уже полгода, со времени последней войны колдобинских с черными, а на своей территории такого вообще не видал.

Распахнутая настежь дверь служебного входа уже говорила о беде, ресторанная кухня, на которой хозяйничала стая бездомных кошек, хранила следы поспешного бегства персонала — разбросанные где попало фартуки и колпаки, опрокинутое ведро с грязной водой и швабра, брошенная поперек прохода, — все казалось сценой из фильма о пришествии инопланетян…

Но это было еще не самое худшее. На втором этаже Исаев едва не споткнулся о труп доктора. Тот лежал посреди коридора, раскинув руки и белые полы врачебного халата, на спине которого растеклось большое кровавое пятно. Чуть дальше, привалившись к стене, сидел Сироп, тот самый московский киллер, встречи с которым так ждал этим утром Исаев. Еще дальше в позе зародыша, подтянув колени к груди и прижимая руки к животу, лежал Гоги. Крови на нем не было, и Исаев нащупал слабый неровный пульс.

— В той день во имя Мое вое просите, и не глаголю вам, яко Аз умолю Отца о вас… — доносился из кабинета ликующий голос Глафиры.

Исаев осторожно заглянул туда. Женщина с телефонной трубкой в одной руке и шваброй в другой стояла посреди кабинета, взметнув к небу орудие производства и устремив взор в горние вершины. На появление Исаева и Марчука она внимания не обратила.

Гриша Сахнов лежал на диване в соседней, примыкающей к кабинету, комнатке, служившей для отдыха и приватного общения управляющего VIP-клубом. Исаев откинул прикрывавшую того куртку, увидел, что брюки у Сахнова спущены, а член окаменевши вздыблен, и понял, что смерть настигла менеджера как раз в момент приватного общения и случилось это довольно давно, потому что лицо и видимые части тела уже приняли синюшный оттенок и слышался тонкий сладковатый запах мертвечины.

— Девушка! — позвал Глафиру Исаев.

— Изыди, нечистый! — не оборачиваясь, откликнулась она и изготовилась процитировать соответствующее место из Святого Писания.

— Девушка! — настойчиво повторил Исаев. — Отвлекитесь на минутку, пожалуйста!

Глафира повернулась, увидела, наконец, двух незнакомых мужчин, бросила швабру, осенила их на всякий случай крестным знамением и сказала:

— Реки, муж!

— Есть еще кто-нибудь в здании? — спросил Исаев.

Вместо ответа Глафира воздела перст к небу.

— Все там будем, — набожно ответил полковник и перекрестился, — но люди-то где? Глафира вновь подняла палец, сказала:

— Господь, наказуя, отъемлет разум! На тот этаж поднимись, Ирод, там все! — И зычным голосом затянула канон — молебен на исход души: — Вшедше, святии мои ан гели, предстаните судищу Христову…

— Пошли, а, — робко сказал Марчук.

Поднялись на следующий этаж. В коридоре в разных, подчас довольно живописных позах лежало шесть трупов. Дверь одной из комнат была распахнута, зашли туда. На кроватной простыне растеклось большое красное пятно, под кроватью загустела лужа крови. Исаев опустился на свободную койку, зачем-то потрогал липкую несвежую кровь и сказал:

— Армагеддон, ети его мать…

* * *

Вечером Кастету позвонил Гена Есаул.

Был он явно нетрезв и оттого тщательно выговаривал слова и делал правильные ударения.

— Арво, браток! Тебе завтра Дядя Федя стрелку забил. Знаешь, кто такой Дядя Федя? Это, Арвушка, пахан, он город держит, самый среди нас, воров, главный… Вот так-то… Подмойся, надушись, мыло с собой прихвати — задницу тебе драть будут… Не боись, шучу я так, дурак потому что… Короче, завтра в двенадцать подъезжаю я в твой «хотель» и везу тебя на встречу с Федором Ивановичем. До чего вы там дотолкуетесь — не моя беда, но — если что — ты о Есауле помни! И еще… Слово есть какое-то иностранное, готовься к войне означает…

— Парабеллум, — сказал Кастет.

— Вот я и говорю, готовь свой парабеллум, Арво…

— Хорошо! — ответил Леха.

На завтра в двенадцать назначена операция «грузовик», но там все обойдется без его участия, так что к встрече с паханом он готов.

Набрал телефон Сергачева.

— В реанимации твоя Леночка, — сразу сказал Сергачев, — говорят — жить будет, а вот детишек не родит. Здорово ее эти мудаки покалечили.

— Хорошо, — сказал Кастет, хотя ничего хорошего в этом не было, и рассказал о звонке Есаула.

— Это нормально, — ответил Петр Петрович, — это правильно. Сперва с тобой потолкует, а вечером у них сходняк, ресторан «Медведь» для этой цели сняли, хотя на хрена им ресторан, пять человек будет-то, если тебя позовут, а без тебя — четверо.

Петр Петрович вздохнул, искренне жалея чужие, зря потраченные деньги.

— Ну, да бог с ними, у богатых свои причуды. На сходе Кирей будет, ты не пугайся — он тебя не знает и в глаза никогда не видел, там и познакомитесь… Дискеты, что ты из тайника вынул, я поглядел, хорошие дискеты, полезные, ребятки мои над ними уже колдуют, может, чего и выгорит.

— А что там? — спросил Кастет, сам он мало что понял в колонках цифр и названиях банков.

— Банковские дела, — нехотя ответил Сергачев, — сколько денег, откуда они пришли, когда пришли, номера счетов…

— И много там?

— Много, больше, чем я думал… Ты, это, мне после встречи-то позвони, а с грузовиками мы без тебя решим, об этом не думай.

Петр Петрович явно не хотел обсуждать с Кастетом финансовые дела.

— Наговорился? — спросила Жанна, когда Леха положил трубку.

— Поболтал маленько, — ответил Кастет.

— Любимая девушка, можно сказать, невеста, целыми днями сидит взаперти, как инокиня какая-нибудь, а он мотается неизвестно где, приезжает — и за телефон! Хуже бабы!

Жанна была непритворно зла, и неясно было, что она сейчас сделает — хлопнет дверью и уйдет навсегда или устроит истерику.

Правду говоря, Леха не знал, что для него лучше. Изумительная девушка, с роскошным телом и врожденным даром сексуального восторга — о такой мечтают миллионы мужиков на всей планете, а ему, Лехе Костюкову, она уже приелась. Он заранее знал, что она скажет и что сделает, как отреагирует на то или другое, она была образованна, но при этом проста и предсказуема, как ряд натуральных чисел, и Леха не представлял, как можно прожить рядом с ней хотя бы год, не говоря уж о всей жизни, а сколько ему той жизни осталось, Леха, конечно, не знал, может быть — один завтрашний день.