Молоко без коровы. Как устроена Россия  - Денис Терентьев

Наука построения легитимности власти вокруг иллюзии справедливости ковалась с античных времен. Платон полагал, что справедливость – это когда каждый занят своим делом и не лезет в чужие дела. Она же есть идеал государства. Свободные граждане не платят налогов, но обязаны защищать родину с оружием в руках. Но даже в 360-е годы до нашей эры Платон понимал, что такое устройство подходит только для полисов с населением максимум 100 тыс. человек. Ни у Платона, ни у Плутарха или Тацита нет термина «распределительная справедливость». Хотя уже в Древнем Риме практиковались регулярные раздачи бедноте не только хлеба, но и денег.

В документах социалистического Интернационала справедливость названа главной ценностью наряду со свободой и солидарностью. Однако за речами о социальной справедливости мы находим окрепшие ростки ограничений и дискриминации. В 1971 г. американский политолог Джон Ролз вывел даже «теорию справедливости» из двух пунктов. Индивиды имеют равные права, в том числе могут распоряжаться своей собственностью любым удобным способом. И в то же время неравенство может быть допустимо лишь при условии, что это выгодно всем. Теория выглядит попыткой сесть одной-единственной задницей во встречные поезда. Однако Ролз всего лишь чутко уловил веяние эпохи. Ведь, с одной стороны, западное общество стало богатым благодаря предпринимательской свободе – и это еще не забылось. Но с другой, молодежь пыталась сформировать собственные ценности на основе рок-музыки, наркотиков и марксизма – и им очень хотелось подыграть.

Ролз со своей теорией выглядел еще относительно адекватно на фоне других мыслителей эпохи, предлагающих забористые коктейли из рынка, буддизма, маоизма и гедонизма. Постепенно справедливость стала пониматься как комплекс усилий, направленных на снижение пропасти между богатыми и бедными. Дошло до того, что министр финансов Германии Пеер Штейнбрюк утверждал, будто «для высокоразвитых обществ соблюдаемая справедливость есть предпосылка для успешных реформ и устойчивого экономического роста». Но ничего подобного в реальности не происходит. Скорее, стремление обеспечить справедливость снижает конкурентоспособность страны в условиях глобализации.

Социальная защита докатилась до того, что 40-летний норвежец может два года получать три четверти зарплаты, сидя на больничном в связи с депрессией. В Дании полвека назад феминистки отказывались платить за проезд в автобусе более 80 % цены билета: дескать, женщинам меньше платят за работу. Это привело к созданию целого Министерства равноправия, которое сегодня констатирует: две трети трудоспособных граждан Дании заняты либо в исключительно мужских, либо в женских профессиях. 77 % женщин занимаются рутиной в бюджетных организациях, офисах социальных и медицинских служб. А 63 % мужчин доминируют в частном секторе, где больше креатива и риска. Отсюда и разница в оплате труда, которую огромные «выравнивающие» налоги сократили до 12–19 %. И хотя раздосадованные феминистки регулярно спиливают голову у бронзовой Русалочки (одного из символов Копенгагена), никаких правовых препятствий для женщины заняться предпринимательством не выявлено.

Погоня за справедливостью породила на Западе сотни левых партий, периодически формирующих правительства и парламентское большинство. Почему чернокожий иммигрант, 10 лет живущий на пособие, не может получать бесплатно медобслуживание такого же качества, что и местный фабрикант? Голосуйте за нас, и мы пробьем на это бюджет! Почему банки не дают ипотеку безработным? Голосуйте за нас, и мы их заставим! Из столпа общества, который дает заработок семьям тружеников, предприниматель опять превращается в эксплуататора. Общественный контроль за ним, начатый антитрестовыми актами Шермана в конце XIX века, сегодня дошел до того, что трейдера может разорить и даже лишить свободы одно только подозрение в использовании инсайдерской информации. То есть, если он купил какую-то компанию, узнав от ее сотрудника, что фирма получила крупный госзаказ.

Никого уже не удивляет, что старушка, которая поставила на торпеду в автомобиле стакан кофе и дала по газам, отсудила у «Макдоналдса» 2 млн долларов за свои ожоги. И если это кажется нормальным в капиталистических США, то что уж говорить о постсоветском обывателе, воспитываемом в духе классовой ненависти. Разница в том, что на Западе партии социалистического толка реально создали что-то вроде «общества всеобщего благосостояния». Хотя и ценой снижения стимулов для креативного класса. И чаще всего, в долг. Но в России за имитацией борьбы с олигархами даже тени социального государства не возникло. Наоборот, активно разрушалась советская система бесплатного образования и здравоохранения. Главный же фокус в том, что российским властям при этом удается поддерживать свой рейтинг именно борьбой за справедливость.

Пикалево – 20-тысячный городок на юго-востоке Ленинградской области. Но до Петербурга от него очень далеко – по трассе около 300 километров. А если уйти от трассы на север, то попадешь в глухомань под стать сибирской: лесовозные дороги, окающий говор аборигенов, резные палисады на разваливающихся серых избах. Судьба Пикалево изменилась в 1930-х, когда неподалеку нашли солидные залежи известняков и глин. Цементный завод, который достроили аккурат к 1941 г., вызвал приток пролетариата. Позднее к югу от Пикалево обнаружили бокситы – возник глиноземный завод. Уже при Брежневе в городе построили два завода по производству соды, поташа и пластмасс, которые составили вместе с предприятиями соседних Тихвина и Бокситогорска крепкий промышленно-добывающий кластер посреди лесов и болот. Многие из этих заводов составляют единый производственный цикл, то есть друг без друга им никак.

После распада СССР все пикалевские предприятия обрели частных собственников. Ими стали не рабочие коллективы, а крупные акулы вроде «алюминиевого короля» Олега Дерипаски, которому отошло глиноземное производство. И в августе 2008 г. управленцы Дерипаски решили, что не будут отгружать на цементный завод нефелиновый шлам, поскольку собирались производить цемент самостоятельно. А заводу «Метахим» перестали поставлять карбонатный раствор, без которого у него ни соды, ни поташа.

Вот где здесь несправедливость? Представьте, что вы много лет пилили и рубили дрова вашим соседям за деньги. А потом вам надоело: и возраст не тот, и деньги появились, и древесина в дефиците. Но соседи возмутились: нет уж, будь любезен, как раньше, нам дрова доставлять. Убыток у тебя? А нам сиренево, работай в убыток. А если откажешься, мы к тебе серьезных людей пришлем, и они тебя заставят.

Примерно так выглядела ситуация в Пикалево к весне 2009-го. Оставшись без сырья, цементный и химический заводы перестали платить зарплату и выкатили планы увольнений. За долги цементников всему городу отключили горячую воду и отопление. А что местным жителям делать? В соседних Бокситогорске и Тихвине работы негусто, а за ними в радиусе 150 км ее вовсе нет. И три сотни озверевших пикалевцев, прослышав, что премьер-министр Владимир Путин прибыл в Петербург, перекрыли федеральную трассу между Питером и Вологдой.

И он явился на их зов! Возможно, Путин, передав бразды Дмитрию Медведеву на целых 4 года, еще не привык чувствовать себя вторым человеком в стране, возможно, в нем просто сказался ответственный хозяин. Его визит заранее ничего хорошего Дерипаске не сулил: еще накануне два депутата-единоросса внесли в Госдуму законопроект об обращении в государственную собственность трех его юрлиц. Путин так далеко не пошел. Но он выпорол крупнейшего предпринимателя страны как обычного губернатора. Дерипаска обязался поставлять нефелиновый концентрат цементному заводу втрое дешевле рынка и выплатить все долги по зарплате. «И ручку верните», – добил премьер подписавшего договор олигарха.