Знай мое имя. Правдивая история - Шанель Миллер
Шрифт:
Интервал:
Представитель окружного прокурора. Конечно, пожалуйста. Вы когда-нибудь занимались сексом на публике?
Девушка Брока. Нет.
Представитель окружного прокурора. Понятно, спасибо. То есть это было бы что-то из ряда вон выходящее?
Позже мне рассказывали, как перекосило его бывшую, как она огорошенно дернула головой, когда ей задали вопрос про половое сношение на публике. Что ж, понимаю, как никто другой. Совокупление за мусорным баком — это определенно настораживает. Алале сказала потом, что видела Брока плачущим только во время показаний его бывшей подруги.
Я собиралась опустить эти незначительные детали как не стоящие внимания, но, перечитывая их позже, задумалась. Во время судебного процесса присяжным полагалось прийти к выводу: порядочный Брок человек или аморальный. Надо признать, я никогда не сомневалась, что все сказанное о нем — чистая правда. И я хочу, чтобы вы знали: все это действительно правда. Приятный молодой человек, который поможет соседу при переезде, который поддержит пожилую женщину в бассейне, — это все он, тот самый парень, что напал на меня с целью изнасиловать. Один человек может быть способен и на то и на другое. Общество часто не в состоянии осознать, что обе правды не являются взаимоисключающими — они часто сосуществуют. В хорошем человеке могут таиться дурные пристрастия. И от этого становится жутко.
У Брока была сестра, почти моя ровесница. Преподавательница французского растила трех дочерей. Тренер по плаванию воспитывал дочь и двух сыновей. Все эти дети в той или иной степени были одного со мной возраста. Но то, что свидетели имели сестер, дочерей, подруг, меня не спасало. Для них всех я оказалась другой, и почему-то мне было отказано даже в элементарном проявлении сочувствия. По какой-то причине в зале суда я проходила по категории «чужая».
Я надеялась, что в субботу — после того как уже все дали показания — придет облегчение. Но вместо этого наступило остолбенение. С каждым днем я все меньше владела ситуацией. С каждым днем судебный процесс, все чаще отклоняясь от курса, уходил от конструктивных вопросов. С каждым днем обстановка вокруг него становилась столь агрессивной, едкой, а порой и неуместной, что даже я оказалась к этому не готовой. В новостях говорилось и о моем «неудержимом плаче», и о «женском влагалище», и об «уроженце Огайо, который, встретившись взглядом с женщиной, закинул левую ногу на правую и постукивал носком по полу». По постам в интернете порой казалось, что я только и делаю, что рыдаю. А в моем реальном мире все чаще давали сбой жизненно важные функции: я перестала нормально спать, забывала есть, даже в туалет не могла сходить как следует. За две недели мои умственные и телесные силы иссякли, и наступило полное истощение.
Позвонила мать и попросила навестить дедушку. Дело в том, что Гон-Гон возвращался в Китай. Были собраны чемоданы, расчесаны волосы, обновлен паспорт, загружена китайская опера, разложены по местам кастрюли и сковородки, аккуратно выставлены у дверей туфли. На другом конце Земли родственники ждали его, чтобы усадить за стол и всем вместе насладиться маринованными листьями горчицы, рисовой лапшой и перепелиными яйцами. Мать привезла его в аэропорт, но когда он подошел к стойке регистрации, выяснилось, что в его фамилии допущена ошибка. Авиакомпания развернула дедушку, не пустив на борт, и мать отвезла его обратно домой. В тот день она впервые увидела, как плачет ее отец. Мне нужно было его подбодрить. Пока я добиралась, внутри меня клокотал гнев.
Как мог отмениться полет через полмира из-за одной маленькой буквы? Доехав до дедушки и едва поздоровавшись с ним, я сразу направилась к телефону и принялась набирать номер. Дедушка и его приятель с большим удивлением наблюдали за мной, когда я начала кричать на бедного агента: «Ему нужно в долбаный Китай! Да как это вообще возможно! Должен же работать хоть один офис!» Такой дедушка меня еще никогда не видел. Я почувствовала его руку на своей спине — он успокаивал меня, уговаривал идти домой, убеждая, что они сами во всем разберутся. Но я была в ярости. Одна-единственная буква! Просто уму непостижимо, как легко рушатся человеческие планы из-за дурацкой опечатки. Как что-то столь незначительное может все сломать?
На суде все улики были задокументированы. Но что, если бы в них закралась маленькая ошибка? Просто упустили бы незначительную деталь? Случайно поставили бы не ту букву? А если капля сомнения просочилась бы в сознание кого-то из присяжных? Тогда все было бы кончено, никто никуда бы не полетел, нас просто развернули бы и отправили домой побежденными.
Проснувшись на следующее утро, я обнаружила миску с вареными яйцами, выкрашенными в розовый и желтый цвета. Я и забыла про Пасху. Пока шел суд, папа настаивал, чтобы мы все непременно собирали радужные яйца, чтобы искали их среди маков в нашем саду и даже в птичьих гнездах. Тиффани уже уехала в колледж с огромной корзиной яиц — как раз к началу последней четверти. Я выспалась, и на душе было легко оттого, что сестра сбежала с тонущего корабля, что вместо стенограмм она займется наконец своими книгами. Фактически я тоже могла покинуть город, но хотела посмотреть, чем все закончится. К тому же никакие дела нигде меня не ждали.
До того как присяжные отправятся на совещание, должны были прозвучать заключительные речи помощника прокурора и адвоката защиты. Алале сказала мне, что никогда не настаивает, чтобы жертва присутствовала на этом этапе. Она посоветовала посидеть за дверью первую половину, пока будут демонстрироваться вещественные доказательства, а потом, после небольшого перерыва, появиться в зале. Казалось, она высоко оценила мое решение быть на этом заседании: «Пусть присяжные увидят, насколько это тебя волнует». Ну что же, заработаю дополнительные очки в негласном счете.
Родные и друзья — отец с матерью, бабушка Энн, Энни и Афина — собрались утром в понедельник, чтобы идти в суд на заключительные речи. Наконец ряды на моей стороне были почти так же полны, как на стороне Брока. Пришлось ждать в одиночестве, сидя на деревянной скамье в коридоре. Я знала, что в те минуты находящиеся в зале люди смотрят на то, что так долго от меня скрывали. Мне пришлось умерить любопытство, так как я отдавала себе отчет: совсем не просто так меня оберегают. Теперь, уже прочитав протокол с речью Алале, я понимаю, что именно пропустила.
Она понятия не имела, что ее фотографировали… Посмотрите на ее платье, на то, как он оставил ее…
Эти фотографии говорят не только сами за себя — они говорят за нее, поскольку сама она не может сказать ни слова в свою защиту.
Вдруг из зала суда вышел отец. Он прошел мимо меня, качая головой и что-то бормоча себе под нос.
— Пап! — окликнула я, совсем ошарашенная.
Как только отец увидел меня, лицо его прояснилось.
— Ты видела тот снимок? Тот, на котором ты лежишь там… возле…
Я замотала головой.
— Ты будто мертвая там, — проговорил он потрясенно, — словно кто-то пытался выбросить тело в мусорный бак и промахнулся. Если сейчас ничего не выйдет, я засужу их.
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!