Роль грешницы на бис - Татьяна Гармаш-Роффе

– А что же ты искать собираешься, раз младенец был мертворожденный? Зачем тебе роддом?

– Не знаю. Алла скрыла от меня эту историю. Что в ней такого, чтобы ее скрывать?

– Ты не понимаешь, Алеша, – тихо произнесла Александра. – Если это ее единственный ребенок, то ей просто очень больно вспоминать…

– Догадываюсь, – буркнул Алексей, уличенный в проявлении нетонкости. – Но хочу в этом убедиться!

Он связался по телефону с Москвой, с редакционными умниками, которые уже через пять минут продиктовали ему адреса трех окрестных роддомов, и спустя полчаса он подъезжал к первому из них. Им повезло: бывший главврач роддома, некая Анастасия Николаевна, жила и здравствовала совсем неподалеку, и еще четверть часа спустя она пригласила их пройти в свою небольшую квартирку в поселке городского типа.

Очко! Именно к ней приезжала рожать Анна Петрова, молодая женщина без документов, которые якобы сгорели при пожаре в деревне, к которой подступил огонь… За что ее муж хорошо заплатил главврачу.

– Похожая на Аллу Измайлову? Да не смешите меня, она это и была! Они, москвичи, думают, раз мы тут в деревне, так и телевизор не смотрим? Ладно бы Анна эта похожа на Измайлову – скажу вам честно, я бы еще и поверила, на экране и в жизни не одно и то же, Анна эта никогда не красилась, цвет лица не тот, брови не те, румянец там и так далее. Вроде и похожа, а вроде и нет. Но муж ее? Он же хоть и редко, но по телевизору выступал! А я «Кинопанорамы» была страшная поклонница… Алексей Каплер, помните, вел? Так видела я ее мужа по телевизору! И вы уж меня извините, но когда жена похожа на Измайлову, а муж – на Сергеевского, так что ж тут думать, а? Они просто, как говорится, инкогнито решили, думали, на простачков напали… Я им, конечно, своих догадок не выдала: Анна и Анна, как хотите. У известных людей могут быть причины, чтобы сделать вид, что они неизвестные, верно? Может, она ребенка от другого родила, к примеру!

– Ребенок был живой?

Анастасия Николаевна обиделась:

– Что же, по-вашему, если мы не в столице, так и роды принять не умеем?

– Значит, живой?

– Ну да! Выходили, хоть и недоношенный родился! – гордо объявила главврач. – Роды, по правде говоря, трудные были, родовая травма у ребеночка случилась, но мы его выходили!

– Какого пола?

– Ох, не помню… Врать не стану, забыла.

– Муж часто появлялся в больнице?

– Где уж ему! Такой знаменитый человек, ясное дело, занят постоянно! Привез жену и через две недели забрал. Я даже взгрустнула за нее, помнится: вот что значит – известными быть. Ни для жены, ни для ребенка времени нету, для семьи потерянный человек, можно сказать…

– Вы знаете, куда она потом уехала?

– Нет. Хотя постойте… Постойте-погодите… От Анны этой, так сказать, через пару недель ко мне женщина приходила, кормилицу просила посоветовать. И я им дала: у меня как раз одна медсестра родила, так прямо дойная корова была, мы у нее молоко брали для новорожденных, у которых мамочки безмолочные… Так я для таких знаменитых людей нашими новорожденными пожертвовала, дала им адрес… Как же ее звали-то? Люся… Люся… Милованова! Так я к чему: если эта Анна ко мне обратилась, так должна была где-то поблизости жить? Не из Москвы же она за молочком-то приехала…

Уж не из Москвы, ясное дело. Анастасия Николаевна припомнила название деревни, где жила медсестра-кормилица Милованова, и Кис с Александрой, откланявшись, направились к машине.

– Погодите! – высунулась вдруг из окна Анастасия Николаевна. – Я вот что припомнила: Люся потом сразу уволилась! Сказала, что в город подается, работу там в поликлинике нашла!

– В город – какой? – крикнул Кис, задрав голову к окошку второго этажа.

– Да в какой вы хотите? Не в Москву же? У нас тут город один – райцентр!.. Но адреса я не знаю…

Следующим номером их программы была, разумеется, деревня, где проживала когда-то медсестра Милованова. Кис, однако, немного выудил. Да, жила тут Люся с мужем, да, был у Люси свой младенец, девочка, да, за лишним молоком приходил к ней кто-то, а Люся хвасталась, что платят по рублю за бутылочку. А потом вдруг снялась с места и уехала в город. С тех пор ее здесь никто не видел…

Кис с Александрой отыскали неплохую пельменную с веселыми зелеными занавесочками и такими же скатерками и с немалым аппетитом набросились на еду. Пельмени были на удивление вкусными, кофе тоже оказался вполне приличным – Кис все никак не мог привыкнуть к тому, что нынче в любой глухомани можно сыскать чистое пищезаведение, поесть, не кривясь от отвращения, и к тому же не отравиться.

Азарт не оставлял его, и мыслительный процесс не уступал поле действия пищеварительному. Открытие, сделанное в деревне, его потрясло. Алла, стало быть, обманула его, сказав, что бездетна… И ведь как красиво рассказала: искусство – это монстр, требующий жертвоприношений, тра-та-та…

Куда же подевался ребенок? Умер? Видимо, именно поэтому Алла не хочет вспоминать о нем? Она ведь, несмотря на «монстра», решилась завести ребенка, – небось нелегко далось такое решение? И если младенец умер, то травма осталась, конечно, большая. В ту пору ей было немногим больше тридцати – для первого младенца поздновато. И врач сказала: роды трудными были…

– Алеша, ты заснул, что ли?

– Прости, детка. Задумался.

– Ребенок умер, как ты думаешь?

– Не исключено. Но меня напрягает другое: зачем она уехала рожать в деревню? Чего боялась? Если она скрывала, что беременна, – а она скрывала, раз последние месяцы провела в деревне, – значит, она и не собиралась предать огласке такое, казалось бы, счастливое событие? Они в то время ссорились с мужем, может, потому, что она пропустила сроки для аборта?

– Для этого не было нужды его донашивать и прятаться в деревне. Ты просто не знаешь, Алеша, нашу систему: официально сроки аборта до трех месяцев, но неофициально, за деньги… За деньги можно было договориться о стимуляции родов. Я как-то лежала в гинекологии, при мне стимулировали искусственные, преждевременные роды у одной женщины: она родила пятимесячного младенца, живого… Живого и обреченного на смерть. Женщина рожала прямо в кровати, он лежал у ее ног и плакал, и никто не шел к нему, ни один врач. Я тогда еще не понимала, в чем дело, я бросилась искать персонал, я кричала, что там новорожденный плачет… Боже мой, каким презрением меня окатила врачиха с ног до головы! Ее взгляд красноречиво означал: куда лезешь не в свое дело, дура? Она процедила сквозь зубы: «Сейчас приду», и действительно пришли двое, перенесли роженицу и младенца от греха подальше, подальше от наших глаз… Я не против абортов, пока это горка неодушевленных клеток, – это дело женщины. Но когда он уже живой… Это убийство. И врачи шли на него за деньги… Так что, если бы Измайлова захотела действительно избавиться от ребенка, она бы нашла и в Москве, как это сделать.

– На таких врачей еще выйти надо: вряд ли они афишировали подобную практику. Как бы то ни было, мы столкнулись со странным фактом: Измайлова скрывалась в последние месяцы беременности в деревне, затем родила живого ребенка, а ребенка нет.