Амурский плацдарм Ерофея Хабарова - Михаил Старчиков

Приглушив голос, Творогов оглянулся кругом с заговорщическим видом.

– Бежать надумал? – продолжил он. – Ты это брось! Гнида казематная, что я охраняю, только того и хочет! Чтобы отписаться – так, мол, и так, сбежал убивца воеводский Черниговский, и потому нету ему прощения! Потому и бормотухой охранника твоего опоили! А ведь у Зиновьева вторая грамота имеется, кою он завтра огласить хочет!

Ничего не понимая, Черниговский облизал языком моментально пересохшие губы.

– Сказывают, прощение дадено тебе! – сказал Ярко. – Государь наш дюже хитро поступает, сначала за вину наказывает, а потом за верную службу милует! Потому дождись до утра! Оно не зря говорят – утро вечера мудренее!

После разговора со старым знакомым атаман вернулся на прежнее место, с трудом вставив решётку обратно.

«Будь что будет! – подумал он, проваливаясь в глубокий сон. – Ярко плохого не посоветует!»

Ранним утром его разбудил тычок в спину хорошо проспавшегося караульного.

– А ну вставай, разбойник! Тебя велели в приказную избу доставить, так что шевели ногами!

Когда атаман вошёл, то увидел, что боярский сын Зиновьев сидит во главе стола, на его прежнем месте. Было очевидно, что тот не очень-то рад появлению Черниговского, однако делать было нечего…

– Есть у меня и добрые вести! – громогласно объявил московский гость, беря в руки вторую грамоту. – Отец наш государь пожаловал их, Микифорка Черниговского с товарыщи, что они, пришед в Дауры, вины свои принесли и на Албазинском городище острог поставили, и ясашных людей призвали, казнить и наказание им чинить не велел!

Тут уж лихой атаман не выдержал, и зарыдал навзрыд, как малое дитя, не стесняясь своих видавших виды товарищей.

– Цыц ты, разбойник! – для виду прикрикнул на него Зиновьев. – Государь указал и далее быть тебе в Албазинском остроге. А детей твоих и товарищей их, которые сидят в Илимском и в Якутцком острогах в тюрьмах, сослати с жёнами и с детьми в розные сибирские городы, определив там на службу!

Войск повстанцев под Симбирском собралось немало, но большая часть из них была обычными мужиками, не приученными к военному делу. После ночного разговора с атаманом смутные мысли полезли в голову Якушке Телицыну.

– Потерял наш Степан веру в себя! – сказал он своему закадычному дружку Андрею Михайлову. – А без веры, оно крепости не взять… Да и в бою лихом нипочём не устоять!

Не совсем поняв своего побратима, тот недоумённо пожал плечами, оглядываясь по сторонам.

– Это ты к чему? – наконец спросил Михайлов. – Али сбежать нонче хочешь?

– Нет, я атамана не брошу! – покачал Якушка головой. – Однако нос нужно по ветру держать, и если что – только нас и видели! На Амур направлюсь, как Степан посоветовал!

– И я с тобой пойду! – недолго думая, заявил Михайлов. – Ей-богу пойду, вот те крест!

На рассвете следующего дня повстанцы внезапно атаковали подошедшие к Симбирску войска воеводы Юрия Барятинского. Лихую донскую конницу возглавил сам Разин, никогда не прятавшийся от пуль за спины верных товарищей.

– Ату их, ребяты! – со свистом рассёк он саблей из дамасской стали воздух над головой. – Где наша не пропадала, не пропадёт и здеся!

Удар конной лавы был так стремителен и неудержим, что дворянская и рейтарская кавалерия дрогнула и стала откатываться назад. В бесшабашной рубке донцы не знали себе равных, и успех в сражении стал постепенно клониться на их сторону.

– Ишо малость, и победа наша! – подбадривал казаков Степан, разя клинком направо и налево. – Скоро уже воевода Барятинский от моей руки головы лишится!

Однако на этот раз успех жестокого боя решили отличная выучка царской пехоты «нового строя» и кинжальный огонь в упор «царицы полей». Не дрогнув перед атакой мятежников, вышколенные солдаты чётко и методично палили по ним из пищалей и мушкетов, а наёмники-немцы у орудий залп за залпом разили наповал разинскую конницу.

– Что делают, аспиды! – плевался кровью Телицын, с трудом выползая из-под только что убитого под ним коня. – Это ж мой Орлёнок, с которым я от самого Каспия не расставался!

Оглянувшись по сторонам, он увидел, что вся степь кругом усыпана телами павших. На земле лежали знамёна со сломанными древками и брошенные штандарты. Кое-где раздавались человеческие стоны, бились в агонии умирающие от страшных ран лошади.

Как раз в этот момент на царские войска ударила последняя волна уцелевших донцов. Чудом успев спрятаться за небольшим холмиком, Якушка едва не был раздавлен конскими копытами.

Впереди на чёрном, как смерть, жеребце, нёсся сам лихой атаман, гортанно крича в ярости схватки. И вдруг что-то быстрое молниеносно чиркнуло по левому боку его коня, и тот на полном скаку ударился об землю, придавив седока.

Ни о чём не думая более, Телицын метнулся вперёд, спеша помочь попавшему в беду атаману. Рядом с ним спешился Михайлов, на ходу осадив буланого жеребца. Вдвоём побратимы достали Разина, стиснувшего от страшной боли зубы.

– Глянь, у него, кажись, ядром всю икру разворотило! – негромко заметил Якушка, отрывая большой лоскут от своей рубахи. – Да и голова знатно разбита! Перевязать надоть, а то кровушкой изойдёт!

Подозвав к себе ещё нескольких казаков, они волоком перетащили бесчувственное тело Разина под прикрытие посадских укреплений. Раненый пришёл в себя только к ночи, когда бой уже давно закончился.

– Опрокинули воеводу? – только и спросил атаман, морщась от боли. – Что же вы молчите, ироды?

По глазам своих соратников он понял, что на этот раз военное счастье не сопутствовало восставшим. В свете вражеских костров были видны виселицы, на которых по приказу Барятинского немедленно вздёрнули всех пленных. Другой на месте Степана сломался бы, бросив всё на произвол судьбы. Но не таким был лихой атаман, ой, не таким…

– Через час атакуем кремль! – объявил он оторопевшим командирам. – И чтобы тихо, я сам поведу!

Однако во вражеском стане тоже не спали в ту долгую ночь. Сидя в походной палатке, князь Барятинский слушал донесения командиров о потерях в последнем бою.

– Сколько, говоришь, у тебя полегло? – спросил он у подполковника Ивана Захарова, командира одного из его эскадронов. – Небось, уже посчитали?

– Полсотни головы сложили! – ответил тот, держа на весу раненую руку. – Да десятка полтора в лазарете валяются!

Покачав головой, князь перевёл взгляд на сидевшего у самого выхода майора Фёдора Маматова.

– У меня половина рейтар убито и ранено! – доложил тот. – Дрались казачки отчаянно, ещё немного – и хана нам! Слава богу, что окаянного Стеньку Разина с коня ядром сбили!

После этих слов глубокая складка пролегла меж бровей воеводы, оказавшегося в весьма затруднительной ситуации. Артиллерия расстреляла почти весь свой боезапас; больше половины пехоты было порублено донцами в недавнем жестоком бою.