Возвращение на Арвиндж - Александр Гергель

Синицкий, невысокий, худощавый парень из какой-то северной деревеньки, то ли Вологодской, то ли Архангельской области, где-то в душе был парнем незлобивым. На полгода старше призывом, он и сам до недавнего времени летал не хуже молодых, не любил его старший призыв. Может, потому, что в первые полгода службы в роте Синий зацепил желтуху и несколько месяцев болтался по госпиталям. Побывал даже в Союзе, и это сильно раздражало тех, кто безвылазно трубил два года в Бахараке. Теперь же, став дедом, Синицкий пытался не то чтобы отомстить младшему призыву за свои прошлые унижения, а просто безотчетно желал поднять себя в их глазах и поэтому цеплялся по любому поводу не только к Витьке, своему оператору, но и ко всем пацанам их призыва.

Настроение было испорчено. Только что казавшееся таким прекрасным утро потеряло свою прелесть. Ему стало грустно, и вся затея с этим выходом вдруг представилась полным идиотизмом. «Сидеть бы лучше дежурным! Чего я полез, какой от меня толк на броне? А если придется стрелять, чего я еще наваляю тут с моим опытом и умением», – грустно думал Витька.

Но машины уже двинулись в путь, и он постарался сосредоточиться на своей работе. Скользнув в операторскую, он надел шлемофон, подсоединил разъем провода к бортовой радиостанции. Потом занялся вооружением: щелкнув тумблерами, засветил сетку в панораме, немного крутнул вправо-влево башню, подвигал вверх-вниз стволом пушки, проверяя работу систем. Убедившись, что все системы работают, огляделся. Вокруг ровным рядком зажаты в конвейере «выстрелы», затвор пушки открыт, только и ждет, когда первый снаряд зайдет в казенник, лента заправлена в пулемет. Вроде все готово, можно ехать. Он поднял голову и привычно прочел слова, написанные под стеклышками триплексов, по слову под каждым окошком: «Помни – тебя – ждут – дома».

Эту глубокую мысль Витька додумать не успел, в шлемофоне снова раздался голос Синицкого:

– Оператор! Совсем, знать, опух? А ну – на башню! Чего заныкался? Так я, это, за тебя по сторонам глядеть буду?

Он явно искал ссоры, этот тупой и надоедливый механик-водитель! Терпеть дальше было бессмысленно, и Витька зажал рычажок ларингофона для ответа:

– Слышь, Синий, чего прилип, как банный лист к жопе? Займись своим делом! Вернемся – поговорим, а?

– Ты, того, борзеешь, чмо? Гля, в черпаки вышел и на дедов, того, забил! Не получал давно? – немного удивился Мишка.

– Да пошел ты… – устало ответил Виктор, перебросил рычаг на внешнюю связь и вылез на башню.

На выходе из ворот парка боевой техники в хвост их маленькой, из трех машин, колонны пристроились машины второй роты. Не прошло и минуты, как они уже пылили в сторону Сарипульского моста. Вдоль дороги виднелись высушенные поля, кое-где уже распаханные под второй за лето посев. Слева придвигалась Тактическая, небольшая, метров пятьсот, скалистая горка, на которую иногда водил их командир роты вместо зарядки.

Участок дороги был безопасным: вокруг – голые поля, не спрячешься; скалы на горе – далековато для засады; да и ближайшие кишлаки были договорными, не нужны неприятности их жителям. Витька гордо сидел на башне, поглядывал на корму идущей впереди бээмпэшки, иногда озирался по сторонам. Машина под ним мерно урчала и двигалась бодреньким маршем, иногда покачиваясь в колеях, Витька мотался наверху, придерживаясь одной рукой за открытый люк. Ему припомнились кадры из любимого, с детства выученного наизусть фильма «На войне как на войне». Были там кадры, снятые с башни вот так же ползущей по дороге машины. За стрекотанием движков померещилась вроде знаменитая мелодия. «А ля гер ком а ля гер», – пробормотал он фразу из фильма.

Впереди показался поворот и за ним развилка. Правая дорога вела к мосту, однако колонна выбрала другой маршрут. Повернули влево и пошли вдоль подножья горы. Справа невдалеке блеснула река, и вскоре стало видно, как пенятся ее белые буруны между каменных глыб. Даже издали можно было различить прозрачные, глубокого сине-зеленого цвета струи, вырывавшиеся навстречу машинам из ущелья, в которое им предстояло вскоре войти. Дорога неожиданно кончилась. Машины, повернув вправо, одна за другой аккуратно сползли на два десятка метров вниз по склону, и попали на параллельную дорогу, идущую немного ниже. Вдоль нее росли молодые деревца, на некоторых висели зеленоватые незрелые персики. Напротив, за рекой, показались крайние постройки кишлака Ардар, среди буйной зелени Виктор увидел сады, каменные изгороди-дувалы, большие полноводные арыки, бегущие параллельно реке у подножья горы.

Проскочили мимо Ардара, и тут же горы с обеих сторон реки придвинулись вплотную – группа вошла в ущелье Вардудж. Машины ползли теперь медленно, как-то настороженно. Так прошло минут десять.

– А вдруг фугас? – внезапно обожгла Витьку мысль, но не успел он додумать ее, как колонна встала.

– «Броня»! Я – «Броня-один»! – услышал он в наушниках. – Слушай команду: движки глушить! Техников рот – к моей машине. Операторы, цель – склон горы за рекой.

Со 113-й соскочил прапорщик Кленов и побежал мимо них к головной машине.

– Миш, а кто у нас сегодня «Броня-один»? – спросил Витька по внутренней связи.

– Так зампотех батальона, ты чё! – грубо отозвался Синицкий. – Знать, спесьяльно, того, поехал смотреть вас чмырей. Затарился, того, в 110-ю, за нашей ротой сечь будет! Не дай бог, какой залет! Убью, если у меня дембель гавкнется!

– Слышь, уймись, а. Надоело! Не будет залетов, – развеселился вдруг Витька и зачем-то добавил он любимое выражение всех дедов батальона. – Все будет чики-чики!

Спустившись в башню, Витька положил руки на рукоятки поворотного привода, повернул башню вправо и, глядя в панораму, поводил вверх-вниз пушкой, прикидывая, как высоко нужно будет задирать ствол, чтобы снаряды долетали до вершины. Потом он вылез наверх, уселся на теплый металл башни и удобно устроил ноги на сиденье операторского стула.

Двигатели смолкли. Тишина сначала оглушила Витьку, а потом постепенно наполнилась звуками. Но это были совсем другие звуки! Вокруг, оказывается, щебетали птицы, трещали цикады, шумела невидимая за откосом река. Виктор сидел на башне, вертел во все стороны головой и не мог наглядеться и наслушаться. Ради такой красоты можно простить все на свете придирки Синицкого.

Да какой черт, Синицкого, на всех наплевать! Вот это красота, вот это жизнь, думал Витька, глядя на бурые громады гор и синее, уже начавшее выцветать от жары небо.

Прямо напротив них, за рекой, круто задиралась гора. Склон отсюда казался совершенно отвесным, стеной уходил вверх, но Витька знал, что это не так. Когда смотришь на гору с фронта, склон всегда кажется невероятно крутым, но стоит взглянуть с другого ракурса, и оказывается, что он довольно пологий, а до вершины путь неблизкий. Витька не уставал дивиться тому, насколько меняются очертания ближайших, каждый день торчащих перед глазами гор, если отойти хотя бы пару километров от Крепости. Вдруг оказывается, что вот эта, до тошноты уже знакомая стена, совсем не такая страшная, какой ты привык ее воспринимать. Леха много раз говорил ему, что любит ходить в горы именно потому, что по-новому видит знакомые пейзажи, а Витька всегда считал, что он дуркует и издевается. Какие такие новые виды могут быть в их долине в двух – трех километрах от батальона? Или в тех выходах пехота переваливала через горы и спускалась в незнакомые долины специально, чтобы порадовать Леху новыми впечатлениями?