Брабантский мастер Иероним Босх - Дмитрий Николаевич Овсянников

– А-а-а-а-а-а!!!

Последним, что Йерун успел осознать, был его собственный вопль. Он прозвучал для Йеруна так, как будто вопил кто-то другой, и этот другой находился далеко.

Сколько бы Йеруну ни доводилось представлять себе демонов и чудовищ, он всегда знал, что все они – лишь игра его воображения либо порождение снов. Самые причудливые, самые невероятные страшилища, бесы и альрауны всегда оставались для художника фантазиями, пускай и явственными. Но они никогда не были действительностью. Никогда прежде. До сегодняшнего вечера…

Деревоногий смотрел на Йеруна в упор и глумливо хохотал, показывая неровные гнилые зубы. Он принялся шевелить ногами, как будто силился переступить, повернуться к человеку передом, но с каждым движением лодки, заменявшие чудищу башмаки, уходили в черную жижу и едва не опрокидывались, не находя опоры. Откуда-то набежали крохотные человечки; они приставили к краям разбитой скорлупы лестницы, влезли вовнутрь, втащив за собой столы, лавки и бочонки. Вскоре они уселись пьянствовать прямо внутри чудовищного тулова-скорлупы. Один из них, в рясе монаха, сбросил турецкий флаг и поднял другой, с изображением волынки, вроде той, что украшала вывеску таверны «Ab ovo». Другая, только побольше, волынка сменила кувшин на голове деревоногого. Она напоминала ощипанную гусиную тушку без головы. Ее трубы растопырились во все стороны, наподобие крыльев и ног гуся. Волынка отвратительно шевелилась, точно была живой, сама собой дудела из трубы, похожей на обрубок гусиной шеи, из остальных почему-то громко пускала ветры. Вокруг нее пустились в пляс безобразные мелкие бесы. «Сюда, мастер Йерун, сюда! – звали они. – Выпей с нами!»

По маслянистой поверхности черного озера точно по льду катились санки, кто-то бежал на коньках. То тут, то там поверхность прорывалась, и чернота, утробно чавкая, заглатывала людей.

Со всех сторон потянулись сухие ветви деревьев – безжизненные, лишенные коры и листьев, они все же были живыми, даже более живыми, чем обычные растения. Они змеились, растопыривали ветви и шарили, шарили повсюду, скребли крючковатыми пальцами сучьев, как будто искали кого-то и никак не могли найти. Йерун не сомневался, что чудовищным деревьям нужен он, художник Йерун ван Акен, ни с того ни с сего заглянувший в глубины ада. Он замер, бормоча молитвы, немея от ужаса и отвращения. Лапы-ветви едва не касались его, но всякий раз тянулись мимо. Одна коряга, самая гадкая, больше похожая на высохшую человеческую руку, зацепилась за рукав его рубахи, с силой потянула за собой, но лишь оторвала лоскут и, извиваясь, исчезла во мраке. Другая разевала широкое дупло с зубчатыми краями и лязгала ими перед самым лицом Йеруна, как будто старалась укусить его.

По правую руку художника из ниоткуда возникли колесная лира, арфа и лютня – каждый инструмент был высотой с одноэтажный дом. Голые люди, тощие, как скелеты, жуками ползали по ним, стараясь извлечь звуки музыки. Один человек, не удержавшись, повис на струнах арфы. Струны тут же оборвались под тяжестью тела, но в следующий миг срослись обратно сами собой, пронзив тело несчастного и зазвучав его агонией.

С полсотни душ столпились внизу, у подножия дьявольской арфы. Они вытолкнули вперед тощего коротышку. Тот, не удержавшись, упал ничком, и тогда Йерун разглядел, что на ягодицах человека нарисован нотный стан. «Ну что ж, приступим, дети мои!» – рявкнул чудовищный альраун, похожий на кусок сырого мяса без кожи. Он взмахнул короткими лапами, и люди затянули песню нестройно и зловеще – кажется, заупокойную.

Где-то вдали двигались многочисленные отряды каких-то темных фигурок – невозможно было разглядеть, человеческих или бесовских. Они трубили в рога, щетинились баграми, алебардами и копьями. Дальше них вздымались черные, охваченные багровым пламенем, стены домов. Удушливое облако гари расползалось все дальше и дальше – оно грозило закрыть все небо. Боже правый, да было ли здесь небо? Черный купол, глухой и непроницаемый, как крышка гроба над погребенным заживо…

* * *

– Йоэн! Брат!

Он открыл глаза и увидел над собой Гуссена и Яна. Оба взъерошенные. Оба испуганные. У Гуссена – здоровенный синяк под левым глазом, у Яна – под правым.

– О господи, где я? – пробормотал Йерун.

– Дома, где же тебе быть! – проговорил Ян. – Насилу скрутили.

– Воды!

– Сейчас. – Ян ушел и вскоре вернулся с полным котелком. – Пей.

Он протянул Йеруну кружку с водой, но тот сразу же потянулся к котелку и принялся хлебать через край. Жажда была неимоверной.

– Кто вас так разукрасил? – Он указал на синяки братьев.

– Хочешь, знай, что ты, не хочешь – пеняй на святого Антония! – сердито отвечал Гуссен.

Когда Ян отлучился за вторым котелком воды, Гуссен взял младшего брата за руку.

– Йоэн, дружище, ради всего святого – зачем ты пил эту отраву?

– Какую? – не понял Йерун.

– Ту, что была в пиве для Яна. Или мало мне одного одержимого брата в сутки?

– Пресвятая Дева! – Йерун был слишком слаб, чтобы рассмеяться.

– Так зачем?

– Веришь – не доглядел!

– Не доглядел? Это я не доглядел, – покачал головой Гуссен. – Знал бы отец, на кого оставил вас, двоих маленьких оболтусов!

– На третьего оболтуса постарше! – улыбнулся Йерун.

Оправившись от пережитого, все трое исповедались в соборе Святого Иоанна. Ян так и не узнал, чему обязан своим адским видением, и клятвенно пообещал покончить с пьянством – эту клятву он сдержал до конца своих дней. После «сошествия во ад» нрав Яна смягчился – он сделался добрее и проще.

Не узнал Ян и о причинах того, что случилось с Йеруном – тогда он не на шутку испугался за младшего брата. Сам еще не вполне пришедший в себя, он изо всех сил помогал Гуссену выхаживать Йеруна. С тех пор Ян относился к брату бережно, как будто боялся потерять, и больше не позволял себе грубых и пренебрежительных слов. После событий тех безумных суток Ян и Йерун наконец-то смогли помириться.

Что до Йеруна, то он, хоть и знал, что его адское видение вызвано «Отваром святого Антония», до конца дней был уверен, что снадобье травника Мельхиора было настоящим колдовским зельем, способным распахнуть перед живым человеком врата преисподней. Он никогда и никому не рассказывал о том, что увидел под действием отвара, и сам вспоминал об этом не иначе как с ужасом.

Йерун – владелец мастерской

Гуссен снова и снова говорил Йеруну, что тому пора жениться. В конце концов Йерун перестал отшучиваться и начал прислушиваться к словам старшего брата.

– Брат, тебе пора бы обзавестись семьей!

– Гуссен, ты, похоже, стареешь! Затеял говорить одно и то же по