Брабантский мастер Иероним Босх - Дмитрий Николаевич Овсянников

собор и встретился с настоятелем. В одном из помещений он увидел тот самый триптих – не слишком большой, от края до края около трех футов в высоту и шести в ширину. Краска на нем поблекла и во многих местах облупилась. Изображения можно было различить только с большими усилиями.

– Похоже, здесь была написана сцена Страшного суда?

– Истинно так, – кивнул настоятель. – Нужно решить, восстановить ли триптих в первозданном виде или хотя бы в виде, схожем с тем, что было прежде, либо…

Йерун внимательно слушал. Настоятель продолжал:

– Либо дать свободу фантазии и написать новое произведение, сохранив общие черты предыдущей работы.

– От предыдущей здесь уже мало что осталось, – заметил Йерун.

– Дело не в этом, мастер. Даже если бы это не составляло труда… Видите ли, то, как Страшный суд изображали полсотни лет назад, не впечатляет нынешних прихожан. Они привыкли к благим образам святых и архангелов, Христа и Матери Божьей и смотрят на них без должного благоговения. Их не пугают, а скорее, смешат бесы, похожие на людей и зверей разом, и, главное, похожие друг на друга. Демон, изображенный таким образом, уже не дух ада, а некая порода животных вроде собаки. А для защиты от собак, как известно, помогают камни и палки, и мало кто испытывает перед собаками ужас, сильный настолько, чтобы воздержаться от совершения грехов.

– Стало быть, Страшный суд следует изобразить так, как его не изображали прежде?

– Совершенно верно, мастер Йерун. Его вид должен удивлять и поражать.

– Иными словами, не быть привычным.

– Не быть привычным, но быть страшным.

– Я понимаю вас, святой отец.

Отец Мартин рассматривал наброски бесов и альраунов, принесенные Йеруном, с едва ли не большим вниманием, чем в былые времена рассматривал рисунки молодого ученика мастер Ян из города Брюгге. Разница была в том, что теперь Йерун не испытывал волнения – он уже услышал достаточно, чтобы понять, что настоятель примет предложенные им образы. И, вероятно, даст художнику полную свободу в исполнении триптиха – ту самую, которой так давно хотелось Йеруну. До сих пор он старался сдерживать свои фантазии, не выпуская в работы большую часть придуманного. Похоже, сейчас можно будет не стесняться.

Йерун не ошибся в своих ожиданиях. Отец Мартин действительно предоставил ему возможность изображать Страшный суд так, как заблагорассудится.

Доставив старый триптих в мастерскую, Йерун приступил к работе.

По традиции все триптихи, посвященные Страшному суду, создавались похожими один на другой. На левой створке изображался рай или Небесный Иерусалим. Обычно он напоминал великолепный храм, в который ангелы сопровождали души праведников. Центральную часть занимала сцена суда – здесь по зову трубы в руках архангела мертвые восставали из могил. Архангел Михаил взвешивал души, а выше него на радуге, соединяющей небо и землю, восседал Иисус Христос. Спасителя окружали двенадцать апостолов, Дева Мария и Иоанн Креститель просили за людские души. Роспись правой створки показывала низвержение в ад грешников – их мучило неугасимое пламя и терзали звероподобные бесы. Похожий триптих можно было увидеть в любом храме, большом или малом.

Соскабливая остатки старой краски с триптиха дедовой работы, Йерун все больше убеждался, что нечто подобное было написано и здесь. Кое-где под сошедшей краской даже сохранился отчетливый грифельный рисунок. Про себя Йерун отметил, что мастер Ян ван Акен-старший, похоже, наносил рисунок множеством линий, среди которых позже, переходя к работе красками, выбирал только малую часть, которую считал наиболее удачной. Таким образом, все наброски старого мастера накладывались один на другой, и разглядеть их по отдельности было невозможно.

Йерун помнил, как во время учебы в Брюгге посетил мастерскую знаменитого живописца Ганса Мемлинга – тот как раз заканчивал триптих с изображением Страшного суда. Работа Мемлинга была построена схожим образом. Фигуры святых и архангелов, праведников и грешников были написаны по-особенному искусно. Йерун обратил внимание на то, что мастер Мемлинг почти не уделил внимания бесам – угольно-черные демоны и косматые, похожие на обезьян, страшилища почти терялись на фоне толпы низвергнутых в преисподнюю. Ужас и отчаяние душ, обреченных на ад, Мемлинг передал через позы и искаженные бесконечной агонией лица грешников. Йерун успел узнать по собственному опыту, как важно наделить лица героев картины мимикой, а сами лица изобразить не похожими друг на друга. Йерун и сам немало преуспел в этом, однако сейчас ему не хотелось повторять прием Мемлинга.

Йерун помнил, что триптих из Брюгге смотрелся ярко и торжественно, точно княжеская свадебная процессия, где жених и невеста молоды, красивы и в придачу искренне влюблены друг в друга. Обдумывая будущий триптих, Йерун с самого начала решил, что напишет свой Страшный суд совершенно иначе, так, как до него не писал никто в Бургундских Нидерландах.

Не за этим ли он так долго копил рисунки чудовищных образов! Где как не на Страшном суде будут уместны драконы и змеи, безобразные старухи-дьяволицы, что поджаривают на вертелах и сковородах человечину, адские машины, способные двигаться сами собой и давить встречных людей? Здесь будет где разгуляться самым уродливым и страшным из всех припасенных впрок альраунов, и никто не упрекнет мастера за то, что его работа не радует глаз, но ужасает зрителя.

Не теряя времени, Йерун достал из заветного сундучка все наброски, которые могли пригодиться, и принялся развешивать их на стене мастерской. Когда добрая половина стены скрылась под рисунками всевозможных чудовищ, Йерун заметил, что его ученики – двое шустрых подростков – стараются не смотреть на нее лишний раз и украдкой крестятся. Усмехнувшись, Йерун принялся переносить на загрунтованные доски триптиха те из рисунков, что казались наиболее подходящими, дорисовывая и переделывая на ходу.

Сейчас Йерун чувствовал настоящее вдохновение. День за днем он рисовал, почти не задумываясь, казалось, грифель в его руке движется сам собой, и пальцы художника едва успевают за ним, поддерживают, чтобы только не дать упасть. Когда весь рисунок был готов, настал черед кистей и красок – те двигались не менее быстро. Многое из того небывалого, что могло показаться искушенному зрителю знакомым по иллюстрациям в книгах и манускриптах, Йерун выписывал до сих пор с невиданным тщанием. Теперь странные и страшные существа выглядели так, как будто стояли прямо перед зрителем, дышали и были осязаемы. Старый триптих, некогда написанный дедом Йеруна, менялся на глазах, превращаясь в нечто совершенно новое.

Завершив триптих к положенному сроку, Йерун решил показать его своим домочадцам. Собрав их в мастерской, он распахнул створки триптиха так, как это делалось во время воскресных богослужений. Алейд, жена художника, ахнула и надолго осталась стоять, не