Удар отточенным пером - Татьяна Шахматова

Наличие свидетеля не радовало, но я решил действовать по обстоятельствам, прошел по дорожке к двери и позвонил. Мне не ответили. Я изо всех сил постучал кулаком, но дверь неожиданно поддалась и открылась сама.

Пройдя сени, я оказался в главной комнате валеевского дома, которая служила ему столовой, комнатой отдыха и залом для приема гостей. Здесь мы не так давно пили хреновуху. Я знал, что дальше располагались спальня и пара еще каких-то помещений, где я никогда не был.

То, что я увидел внутри, застало меня врасплох. Валеев сидел посередине комнаты на стуле вполоборота к входной двери. Он повернул голову, и я сразу заметил, что один его глаз наполовину прикрыт набухшей красноватой кожей. Ноги главврача были неестественно широко расставлены, а руки связаны за спиной бельевой веревкой. Белые чуни валялись в стороне, Валеев сидел босой. Я замер в дверях, а врач проговорил хриплым надтреснутым голосом:

– Берсеньев?..

Я молчал и мялся у порога. А что тут скажешь? Голова работала на последних искрах, словно разряженная батарея выброшенного на помойку телефона. Одна из искр вдруг осветила вытянутые трико и футболку, в которых Валеев ходил дома, но я не мог вспомнить, чтобы он выходил так на улицу, кроме того единственного случая, когда он выбежал мне наперерез, чтобы развернуть из свинарника в коровник. Вторая искра упала на следы от калитки до порога. Стало ясно, что Валеев сегодня из дома еще не выходил. Следы принадлежали двум неизвестным, которые вошли в дом незадолго до меня. Третья искра осветила в моей голове безумное рыжее табло, на котором огромными черными буквами было написано: ОНИ ВСЕ ЕЩЕ ЗДЕСЬ!

– Чего ты приперся, Берсеньев. Езжай домой, – проговорил главный врач, с трудом выговаривая слова.

Больше сознание не озарялось: от накатившего страха глаза на пару секунд заволокло темной пеленой. Я мечтал лишь об одном: развернуться и, набирая скорость, словно самолет на взлетной полосе, бежать от этого дома, вызывать полицию, звать на подмогу деревенских мужиков…

Валеев показал мне глазами на улицу – мол, иди. Однако я не успел и шевельнуться. Кто-то сзади толкнул меня так сильно, что я пролетел несколько шагов и оказался посередине комнаты, налетев на главврача, который слабо охнул от удара. Щелкнула щеколда.

– Ваш? – услышал я голос позади себя. Инстинктивно обернувшись, я увидел мужика в черной куртке и черной шапке-гандонке, натянутой по самые брови, из под которых зыркали тупые недобрые глаза. Видимо, мужик заметил меня еще на улице и спрятался за дверью. Теперь он вышел из-за моей спины и встал напротив.

– Нет, не наш, – отозвался Валеев. – Это практикант, приехал за бумагами. Пусть домой едет. Нечего ему тут делать.

Я молчал, готовый согласиться на все ради возможности выйти отсюда. Хотелось вдохнуть морозного свежего воздуха с улицы. Голод был такой, как будто я лет десять только и делал, что нюхал спертый воздух, пахнущий мужской агрессией и болью.

– Городской, что ли? – обратился ко мне мужик в гандонке вполне миролюбивым тоном.

Я кивнул.

– Мы тут разговариваем, видишь?

– Вижу, – пробормотал я.

– Ну молодец, что видишь. А сейчас вали отсюда на остановку – и в город. Договорились? Слышишь, Тимур, друг, скажи ему. У нас тут свой разговор, правильно?

Я снова кивнул и уже занес ногу, сделать шаг к двери. Но мужик в гандонке приказал мне стоять поднятой вверх ладонью и вопросительно посмотрел на избитого Тимура Тимуровича. Тот торопливо подтвердил и даже попытался улыбнуться, но тут же болезненно зажмурился. С этого ракурса было видно, что губа у врача тоже разбита. Я вдруг подумал, может быть, меня опередили и этот черный человек друг Марины или Лейлы, как и я, приехал заступиться, провести тот самый «свой разговор» без посторонних ушей и глаз. Я снова обернулся на Валеева, тот сидел, опустив голову вниз, как будто и не собирался отрицать своей вины.

Сделав несколько шагов к двери, я был почти счастлив, я уже передумал сообщать в деревне и звать на помощь, подловатая мыслишка «пусть отвечает» уже разлилась в голове живительным успокоением. Мысленно я опередил свое тело: вышел на улицу, вздохнул полной грудью обжигающе холодный воздух, пробежал по бетонной дорожке, к калитке… Но в тот самый момент, когда я уже выруливал на главную дорогу, ведущую к шоссе, сзади меня со стороны спальни громко и резко заговорил еще один человек.

– Нет, ты посмотри, тут только на новый медицинский блок документация. А где остальное? Где отчеты по грантам? Куда деньги слил?! – Человек резко замолчал, а я буквально окаменел, потому что этот голос был мне, безусловно, знаком.

Я медленно обернулся, и мы несколько секунд стояли, с изумлением уставившись друг на друга. Напротив меня в дверном проеме стоял Мальчик-Нос. В руках профсоюзник держал какие-то папки с документами, о которых он от неожиданности забыл, руки его медленно опускались, и бумаги одна за другой беспорядочно сыпались на пол.

– Я думал, это ты стучишь, – пробормотал Жильцов, обращаясь к мужику в гандонке. – А это, оказывается… гости у нас.

Язык мой прилип к небу, мысли не слушались.

– Я тут на практике. А вы какими судьбами? – спросил я.

Жильцов улыбнулся. Улыбка вышла кривой.

– А, ну да, ты же говорил, что ты ветеринар, – усмехнулся он, однако глаза его беспокойно бегали с меня на Валеева и на человека в черном.

– Вы знакомы, что ли? – нахмурился напарник Мальчика-Носа и ткнул кулаком мне в грудь, впрочем, не сильно.

– Да, по заводу еще, – ответил Жильцов и тоже нахмурился. – Он помогает администрации профсоюз мочить.

– Администра-а-ации, – протянул чернявый в гандонке. – Ты нас выследил, что ли? А? Так, что ли, ветеринар?

Напарник Жильцова подошел так близко, что вонючие брызги из его рта полетели мне прямо в лицо, но я не отвечал, понимая, что никакой ответ сейчас не устроит этого человека. Мужик в гандонке тряхнул меня за грудки, и из-под куртки вдруг выпал номер «Сельского обозрения» со статьей о подвигах Валеева на любовном фронте. Профсоюзник поднял газеты, развернул, посмотрел на меня тяжелым взглядом, в котором читались неуверенность и злость.

– Ну-ну, – пробормотал мужик в черном, поглядывая то на газету, то на Жильцова. – Молодой человек-то, оказывается, твоим творчеством интересуется. Аж статейки твои у сердца носит и по пятам ходит… Фанат!

Я снова потерял нить. Где Жильцов и где статья про Валеева? Профсоюзная газета и местная областная газета? С какой стати статью про Валеева писал бы Жильцов? О чем говорили эти люди? Черный в гандонке паниковал и несколько раз назвал меня шпионом.

– Ну и куда его теперь? – снова обратился черный к Жильцову.

– Не знаю, – задумчиво сказал профсоюзник и вдруг резко протянул ко мне руку: – Ну-ка, давай телефон! Быстро! – неожиданно громко гаркнул он и, схватив меня за рукав куртки, рванул на себя с силой, которую трудно предположить в таком худосочном теле.