Божья девушка по вызову - Карла ван Рэй

В начале нашего путешествия мы с Аароном хотели спать: прошлым вечером состоялась наша последняя вечеринка и всю ночь мы провели вместе. По пути мы остановились под мостом, чтобы обнять друг друга, и это не добавило нам бодрости. Только когда машина свернула с основного шоссе на грязную проселочную дорогу к Паннавонике, мы заметили, что начался сезон дождей. Аарон объяснил, что нам не следует больше останавливаться: надо ехать до конца без остановки, чтобы не увязнуть в грязи. Застрять было нельзя: в буше это означало верную смерть. Мало кто решается путешествовать на машине в сезон дождей, и если мы завязнем, то окажемся в одиночестве практически без припасов.

Невероятная усталость омрачила то чувство облегчения, которое мы испытали, доехав до нашей цели. Когда мы подъехали, из офиса вышел начальник лагеря в Паннавонике. Неожиданно настало время прощания. Аарон ушел так быстро, что боль от расставания лишь мельком возникла в моем усталом сознании.

Офицер заметил, в каком изможденном состоянии я нахожусь, провел меня в кабинет и вышел, чтобы принести ужин. Вернувшись, он увидел, что я неподвижно сижу на жестком деревянном стуле: я заснула настолько быстро, что он решил, что я умерла! Проснувшись, я что-то поела, но машина – бедная уставшая лошадка – слишком перенапряглась и не смогла завестись спустя несколько часов. Я не переживала, с удовольствием отдохнув ночь. Рано утром я улетела домой на «сесне» вместе с почтальоном.

ДЖЕЙМС заслуживал большего, но он выбрал своей женой меня. Тяжело было смотреть, как он страдает, поскольку я больше не хотела быть с ним и перестала обращать на него внимание. Я не хотела причинить ему боль, но как еще он мог объяснить себе мое поведение? Я плохо понимала, почему так стремилась разорвать то, что нас связывало, однако во мне росло неуклонное стремление уйти.

Джеймс не смог обсуждать детали нашего развода. У меня были деньги, и я использовала их для того, чтобы снять в Перте дом. Поскольку у нас больше не было машины, мы летели в Перт на самолете. Его письмо Лизбет, на понимание которой он мог рассчитывать, отражало и горе, и – отчасти – гнев. Мне до сих пор жаль, что я доставила Джеймсу столько боли, потому что он был очень хорошим человеком.

Наш брак закончился. Аарон, катализатор моего обретенного сексуального желания, тоже пропал, но теперь я была готова к новому виду страстных связей. Я смотрела в зеркало, понимая, что красива. Длинные светлые волосы обрамляли гладкое лицо, на котором поблескивали серо-голубые глаза. Тело было гибким и изящным, ноги – стройными и длинными. В тридцать четыре года я была в самом расцвете сил и чувствовала себя непобедимой.

Однако, несмотря на уверенность в своей красоте и страсть к приключениям, я так и не обрела веру в себя. В глубине моей души пряталась боль, униженный и испуганный ребенок.

НАЧИНАЛАСЬ весна 1973 года. Я никогда не просила у Джеймса денег для себя и Каролины, а о социальном вспомоществовании поначалу просто не знала. Узнав о нем, я была благодарна столь щедрой системе и обращалась к ней по мере необходимости, однако не верила, что человек способен прилично жить на социальное пособие. Через местную газету я начала искать работу. Преподавание меня совершенно не привлекало, поэтому, увидев объявление о поиске неквалифицированных рабочих на фабрику в Балкатте, где делали непромокаемую пластиковую одежду, я отправилась посмотреть, что это за место. Мне хотелось понять, как люди создают что-то дельное своими руками. Моя мать была швеей; возможно, я унаследовала от нее то, что поможет мне зарабатывать?

Управляющая недоверчиво взглянула на меня, а потом провела в большой ангар, который и являлся фабрикой. Воздух здесь был насыщен запахом пластика и масла, которое использовали женщины, чтобы удерживать скользкий материал, убегающий из-под игл. В ушах стоял неумолчный гул множества швейных машин, за рядами которых, согнув спины, сидели женщины, в основном, как мне показалось, итальянки и гречанки. Все это было очень похоже на рабский труд.

«Сколько платите в час?» – поинтересовалась я. Управляющая была обязана ответить на этот вопрос, но как она могла спокойно произнести «Два с половиной доллара», если средний уровень оплаты составлял примерно восемь долларов? «До вычета налогов?» – удивилась я. «До вычета». Управляющая изучала мое лицо. Возможно, она думала, что я сообщу о ее фабрике в профсоюзы из-за эксплуатации женщин, которые недостаточно хорошо понимают по-английски, чтобы знать свои права?

Эти женщины продавали себя, свое умение и энергию за жалкие гроши, подумала я. Продавали себя! Когда в голове возникла эта фраза, тут же пришла следующая мысль.

Я сделаю лучше, сказала я себе. Я буду продавать свое тело за хорошие деньги и при этом развлекаться.

Пока я себе нравлюсь, не унимался мой молодой, неопытный и лишь на первый взгляд здравый рассудок, я не буду продавать себя, как эти бедные женщины на рабской фабрике. Или те, кто работает только за деньги, как могла поступить и я, вернувшись к преподаванию, к которому у меня не лежало сердце.

В первую очередь я нашла женщину, с которой можно было бы жить вместе и пополам оплачивать дом. Хотя Келли сдержанно отнеслась к моим планам, няней быть согласилась. Теперь у Каролины был товарищ по играм – Джимми, сын Келли. Совместное проживание не было для меня в новинку после долгих лет жизни в монастырской общине, и я чувствовала себя не так одиноко, когда рядом была Келли и еще один ребенок.

В секс-индустрии я никого не знала и, конечно же, ни к кому не обратилась за советом. Я начала исследовать возможности этой новой и рискованной работы, внимательно изучая газетные объявления. Однажды я наткнулась на такое: Требуются девушки в агентство эскорта для сопровождения джентльменов; звоните Стелле для собеседования.

«Агентство эскорта Стеллы. Чем могу помочь?» – произнес сиплый, почти мужской, но мягкий голос.

«Я увидела в газете ваше объявление, – сказала я с сильно бьющимся сердцем. – Я… звоню, потому что мне нужна работа».

Стелла, если это была она, общалась со мной приподнятым тоном, помогая почувствовать ее расположение и подогревая желание прийти и поговорить. К счастью, не было никаких вопросов о том, как я выгляжу, есть ли у меня опыт и сколько мне лет. Мой голос был молодым, музыкальным и не выдавал реальный возраст. А в плане зрелости мне вполне можно было дать восемнадцать. Этот короткий телефонный разговор оказался моим единственным собеседованием.

Я ПОДНЯЛАСЬ по ступеням старомодного дома в Ли– дервилле. В тот первый день я была одета совсем не для такой работы, облачившись в изящное, но скромное платье, которое больше подошло бы для офиса.

Я вошла в холл, и звук моих шагов эхом разнесся по дому, некстати напомнив монастырь. Вестибюль был переделан в маленький кабинет со столом и стулом у задней стены. Еще два стула стояли у соседней стенки; больше мебели не было.

Я кратко поговорила с женщиной, сидевшей за столом; сиплый голос рьяной курильщицы подсказал мне, что это и есть Стелла. Она приветствовала меня, быстро оглядела, а затем указала на комнату ожидания за соседней дверью. Что ж, отлично – значит, я ей подходила.