Ничего не говори - Брэд Паркс

Ключевой парадокс ходатайства об отводе сводится к тому, что поначалу его нужно подавать тому самому судье, которого как раз и предполагается отстранить от дела, – судье, теоретически уже ознакомившемуся с материалами дела и решившему выступить по нему в роли арбитра. Поэтому во избежание последующих обвинений в некорректности он порой обращается к кому-то из своих коллег с просьбой принять решение по этому вопросу.

Зная это, я спросил себя: если бы ходатайство касалось другого судьи и вопрос о том, удовлетворять его или нет, попросили бы решить меня, как бы я поступил?

На это у меня готов был однозначный ответ. Разумеется, я бы удовлетворил ходатайство.

Но в данной ситуации такой вариант меня не устраивал.

Мне, конечно, полагалось дать ответ. Его ждали многие юристы, упомянутые в документе, – полагаю, запыхавшись, в отчаянной надежде сбавить головокружительный темп, в котором они работали, чтобы уложиться в определенный мной срок предоставления суду всех необходимых материалов.

Я снял трубку и набрал номер Джереми, а когда он ответил, я спросил:

– Вы не могли бы ко мне зайти?

Две минуты спустя он уже сидел передо мной. Спрашивать, читал ли он ходатайство, не было нужды – он и без того уже нервно кусал губу.

– Нам надо сегодня дать ответ на прошение об отводе, – сказал я.

– Совершенно верно. Пора бы уже спихнуть это дело кому-то другому.

– Нет, – твердо заявил я, – мы не станем удовлетворять ходатайство.

И тогда Джереми Фриланд – верный и преданный референт, за четыре года нашей совместной работы ни разу не усомнившийся в моем решении, – сказал:

– Как так, мистер Сэмпсон?

– Вот так, Джереми.

– Мистер Сэмпсон, при всем моем уважении, я не думаю, что у вас есть выбор. Вы просто обязаны отказаться от дела Пальграффа. Это единственно возможный вариант развития событий. С учетом обвинений конгрессмена Джейкобса, разбираться с «АпотеГен» было бы слишком. Подумайте, что судья Байерс…

– А что судья Байерс?

Джереми перестал кусать губу.

– Послушайте, – мягко сказал он, – поговаривают… в общем, я слышал, что судья Байерс предложил вам добровольно отказаться от слушания дел до вынесения окончательного решения по поводу вашего импичмента. Вы прекрасно знаете, что он вполне может вас к этому принудить. Судейский совет примет его сторону. Сейчас для вас самое время проявить благоразумие. А что делает благоразумный судья, получая ходатайство об отводе, как не отходит в сторону. Я совсем не хочу сказать, что все написанное Хемансом правда, а лишь призываю вас подумать, как это выглядит со стороны.

Я сидел и смотрел на Джереми, на его прекрасно скроенный костюм и идеально завязанный галстук, возмущаясь – а может, просто злясь – его безразличием и беззаботностью. Для него это был всего лишь вопрос теории, еще одно лаконичное, бесстрастное решение, единственным последствием которого станут новые сплетни коллег.

За это я его ненавидел. Он даже на сотую долю процента не понимал, какой трагедией это может закончиться.

– Мистер Сэмпсон, пожалуйста, – продолжал он, – неужели вы не можете отложить принятие решения до понедельника, чтобы все обдумать в выходные? Или обратиться к коллегам за советом?

– С чего это? – взорвался я. – Потому что на прошлой неделе вы просили меня взять самоотвод, а я отказался? Потому что вас по-прежнему что-то в этой ситуации раздражает? Объясните мне!

Джереми застыл с раскрытым ртом.

– Джереми, что бы вы, Роланд Хеманс или кто-то другой ни думал, у меня нет никаких причин отказываться от этого дела. Да, «АпотеГен» дал моему бывшему боссу какие-то деньги. Ну и что? Это никак не влияет на мою способность выносить справедливые решения. И если надо будет, я с удовольствием объясню свою позицию судье Байерсу. Поэтому я прошу вас составить отказ в удовлетворении ходатайства. Сделаете? Или нет?

– Мистер Сэмпсон, я лишь…

– Тогда пошел вон из моего кабинета!

Он был настолько ошеломлен, что даже не двинулся с места.

– Вон! – рявкнул я. – У меня работы по горло.

Не проронив ни звука, Джереми встал со стула, вышел и тихонько закрыл за собой дверь.

Я чувствовал, как мое лицо наливается краской от злобы. Не отдавая до конца отчета в своих действиях, я вытащил телефон, зашел в «избранные контакты» и ткнул номер Блейка Франклина.

– А, Ваша Честь, здорово. Я как раз собирался тебе сегодня звонить – узнать, как ты ладишь со своей новой подружкой, конгрессменом Джейкобсом.

– Он здесь ни при чем, – резко бросил я, – у меня перед глазами жалоба истца по делу «АпотеГен». В ней говорится, что в последние несколько лет Барнаби Робертс и «АпотеГен» являются главным спонсором твоей предвыборной кампании. Это правда?

– Не знаю, наверное, правда, – ответил он.

– Наверное или точно?

– Ну хорошо, точно. А почему это тебя удивляет? Меня поддерживает не только «АпотеГен», но и остальные крупные фармацевтические компании. Я же член комитета «Защита». Ты же знаешь, что «З» – это «Здравоохранение», правда? Ты что, никогда не видел списка моих спонсоров?

– Это не входило в круг моих обязанностей.

– Хорошо, я признаю, что получал от «АпотеГен» деньги.

– Несколько миллионов долларов? – спросил я.

– Не уверен, что настолько много, но это все, сынок, официально задокументировано. Если хочешь, можешь взглянуть. А почему тебя это вдруг так интересует?

– Блейк, ради всего святого, «АпотеГен» ответчик по самому громкому процессу, который мне когда-либо доводилось вести. Почему ты не сказал, что эта компания – один из твоих главных спонсоров, если вообще не самый главный?

Он немного помолчал и спросил:

– Не хочу показаться тебе совсем тупым, но почему это вообще тебя волнует?

– Почему? Разве ты не понимаешь, что со стороны это воспринимается как небольшой, скажем так, конфликт интересов?

– Но ведь ты больше на меня не работаешь. Вот уже четыре… нет, даже пять лет. Сколько еще тебе нужно ждать, чтобы закон разрешил тебе не иметь к моим делам никакого отношения?

– Дело не в этом, Блейк. На должность судьи меня предложил ты. Я хожу на твои благотворительные вечеринки. Ты крестный отец Эммы. Мы с тобой друзья. Об этом все знают. Ты достаточно долго прожил в Вашингтоне и не хуже меня понимаешь, что мнимый конфликт ничем не лучше настоящего.

– Ба, сынок, да ты говоришь прямо как «Вашингтон пост».

– Прекрати, Блейк. Ты звонил мне и интересовался этим делом. Связался со мной, как только я вынес решение о предварительном судебном запрете, и пытался что-нибудь разузнать. Скажи только: ты потом сразу перезвонил Барнаби Робертсу или все же пару минут подождал, пока выветрится?