Волчья сотня - Наталья Александрова

– Вот так-то лучше, – высказался Борис. – Таконо мне будет спокойнее, когда точно знаю, что такой сволочи на свете большенет.

Он поднял фонарь и вгляделся в лицо этого человека, когда-топричинившего ему немало страданий. На желтом лице его врага застыла гримаса –смерть не облагородила его черты.

Нужно было уходить. Рана на левом плече горела икровоточила. Оглядевшись в поисках какого-нибудь куска ткани, которым можнобыло бы перевязать рану, Борис увидел рядом с трупом Карновича свернутый втрубку холст. А он-то думал, что батька Чиж по неграмотности не оценит картину.Как бы не так – Карнович прекрасно понимал, что за шедевр у него в руках. Вволнении подняв холст, Борис развернул его и увидел «Поклонение волхвов». Яркиенемеркнущие краски итальянского Возрождения вспыхнули прекрасным неуместнымпятном в этой разграбленной ночной усадьбе рядом с двумя трупами. Вспомнивстарого управляющего, отдавшего жизнь ради спасения этого шедевра, Бориссвернул холст и спрятал его на груди. В углу валялся мешок, с которым Карновичвышел из тайной комнаты. Борис посмотрел – серебро, табакерки… Он усмехнулся изанес мешок обратно. Там все было по-прежнему – ценная мебель, фарфор,портреты… Борис аккуратно задвинул стенку дубового буфета на прежнее место.Ежели не спалят по подлости весь дом, то тайник сохранится до лучших времен.Хотя настанут ли они когда-нибудь – лучшие времена?

В зале под ноги Борису попался кусок гобелена, которыймужички не изрезали на портянки, – видимо, ткань показалась им слишкомжесткой. На гобелене в свое время была выткана обычная пастораль – пастушки иовечки. Теперь в руках у Бориса был кусок с изображением пухленькой ручки,гладящей кудрявую овечку с розовым бантиком. Проходя мимо трупаБорисоглебского, он прикрыл старику лицо куском гобелена, сложил на груди рукии перекрестил, пробормотав наскоро «Отче наш». Это было все, что он мог сделатьдля верного управляющего.

Спустившись в нижний зал, Борис свистнул в два пальца. Тутже сквозь распахнутую дверь в зал влетел скучавший в саду красавец Ахилл.Борис, начавший слабеть от раны, с трудом поднялся в седло и тронул поводья.Умный конь легко переступил ногами по паркету и мягкой рысью понес Бориса ксвоим, к отряду. Напоследок Борис оглянулся. Кое-где в зале еще уцелелизеркала, и он увидел в треснутом стекле редкое зрелище – всадник на конепосреди бального зала старинной усадьбы, видевшего прежде только танцующие парыв роскошных вечерних туалетах.

«…Организовать широкое вовлечение крестьян, особенномолодежи неземледельческих губерний в Красную Армию и в продотряды… Тех, ктопомогает Деникину, арестовывать; тех, кто желает помочь борьбе сбелогвардейцами, – привлечь к работе под строгим контролем…»

В. Ленин. Правда, 191

В конце октября отряд Говоркова собрался полностью. И хотьбыли за время рейда внушительные потери, все равно рейд можно было считатьуспешным. Из Ценска пришел приказ – возвращаться не мешкая. Борис отослал Варюс большим санитарным обозом в Ценск, а сам двигался с отрядом, ежечаснопереживая о судьбе картины. Он не отважился сказать о ней даже Саенко.Завернутый в несвежую тряпку холст приходилось носить на груди, что оченьраздражало. Но Борис не мог ни на минуту выпустить такую ценность из рук. Впоходе быт неустойчив: только что, казалось бы, встали на дневку, чтобыотдохнуть, выспаться, выстирать белье, наконец, как вдруг раздается команда:«Седлай! Заамуничивай!» – и приходится скакать чуть не целую ночь неизвестнокуда, едва успев прихватить на ходу мокрое белье в сумку. Нет уж, пока он недоберется до Ценска, он не расстанется с картиной ни на минуту.

Встали на дневку в большом селе перед окончательным переходомдо Ценска.

Саенко вышел на крыльцо и увидел замечательную картину.Малорослый казак по имени Тетеря воевал с соловым коньком, таким же невысоким икрепеньким, как казак, и явно самого казацкого нрава. Конь был уже взнуздан, нонеоседлан. Тетеря, утратив бдительность, отпустил повод чуть подлиннее, и коньтотчас этим воспользовался: быстро повернувшись к казаку задом, он лягнул его ипоскакал прочь. Тетеря побежал следом, держа в левой руке повод, а правуюуперев ему в круп, чтобы не дать коню снова себя лягнуть. Конь, однако,извернулся, снова лягнул казака, свалил его, протащил немного по земле иускакал в сад. Тетеря встал, потирая бока, закрыл ворота и пошел ловитьбеглеца…

Саенко спустился с крыльца и пошел следом – помочь.

– Слышь, земляк, – окликнул он Тетерю, – тысвоего-то мерина потерял, что ли?

– Да, – махнул казак рукой, – неохота иговорить. Как с бандой-то бой был, поседлал его, да спешил и с похмелья малостьбыл. Ну, он все головой вертел, за коленку меня кусал, видать, что недоволен, атут бой, некогда доискиваться. Когда уж вернулись, расседлал его – гляжу,потник складку дал, и я набил ему холку. Стыд сказать! Теперь три недели нельзяего седлать. Хорошо, этого поймал, видать, хозяина убили или сбежал просто.Такой анархист, чистый Махно!

Конь в сторонке делал вид, что щиплет травку, но искосанаблюдал за людьми. Подпустил на три шага, заложил уши, лягнул ногами в ихнаправлении и отбежал дальше. Так повторилось несколько раз, наконец коньутомился, или ему просто надоела такая игра, и он дал Тетере себя поймать.Казак повел его к яблоне. Конь по дороге несколько раз вставал на дыбы и несказака по воздуху. Потом опускался и шел по земле, потом снова дыбил.

Когда лошадь, которую ведешь в поводу, встает на дыбы, нужноповиснуть у нее на оголовье. Ей становится тяжело, и она опускается на землю.

Наконец с помощью Саенко Тетеря привязал коня к яблоне и какследует отходил его плетью. Потом они вдвоем стали его седлать. Сразу быловидно, что его прежде никогда не седлали. Жеребец был за оголовье привязан кяблоне, Саенко закидывал седло на спину, а Тетеря должен был передать емуподпругу под животом жеребца. Конь вырывался, крутился вокруг дерева, седловалялось в траве, но все же вдвоем оседлали его, отвязали и вывели на дорогу.Тетеря сел в седло и крикнул Саенко:

– Пускай!

Жеребец прыгнул и помчался в облаке пыли. Конь скакал, казакего нахлестывал, наконец жеребец начал понемногу уставать. Тетеря перевел егона рысь и стал с ним разговаривать. Конь дрожал и был весь в мыле. Потом казакперевел его на шаг, похлопал по шее и повел к дому. Конь навострил уши, слушал,что говорит ему человек. Он явно сдался.

Вернулись шагом, Тетеря расседлал коня, протер ему спинусоломой. Конь смотрел на нового хозяина виновато, но с явной хитрецой. Тетерявытер пот со лба и облегченно вздохнул:

– Ну, спасибо, тебе, земляк, без тебя нипочем бы я сэфтой холерой не справился! Не лошадь, а Петлюра форменный!

– Ничего коник, уважительный, – покачал головойСаенко, – стати у него хорошие, только сердит на кого-то. Видать, хозяин унего дурак был, обижал животную.

– Закурим, землячок? – Тетеря протянул Саенковышитый кисет.