Гоголь. Мертвая душа - Петр Волконский

воскресил сам Калиостро. От него же она получила в дар вечную молодость и умение менять внешность. За вами она следила с помощью хрустального шара...

Заслушавшись, Гоголь помотал головой, прогоняя одурь. Гуро сделал то же самое. Время близилось к полуночи. Бросив взгляд на тикающие часы с раскачивающимся маятником, Гоголь вспомнил, что еще недавно они стояли. Наверное, пошли от сотрясения, вызванного падением Верховского. В мозгу его барахталось, пытаясь всплыть на поверхность, еще какое-то воспоминание, но пока оно оставалось слишком смутным.

Гуро прошелся по комнате, постукивая тростью. Потом остановился напротив пленника, слегка наклонился вперед и произнес следующее:

– Все это весьма увлекательно и, несомненно, могло бы стать сюжетом для приключенческого романа, однако возникает вопрос. Какого дьявола вы, господин Кашмарек, морочили нам голову и отпирались, вместо того чтобы сказать правду и избежать экзекуции с петлей на шее? Как-то все это не вяжется.

– Страх, сударь, – пояснил Верховский. – Банальный страх. Я опасался, что Маргарита еще где-то совсем близко и расправится со мной за предательство.

– Допустим, – кивнул Гуро. – Но это не объясняет того факта, что я собственными ушами слышал ваш голос из дома. Вы лично командовали стрелками. Так что начнем сначала. Итак...

– Яков Петрович! – окликнул Гоголь.

– Что вам? – спросил тайный советник, недовольный тем, что его перебивают.

– Следы!

– Какие следы? Можете вы выражаться яснее, Николай Васильевич?

Верховский наблюдал за ними своими черными, будто нарисованными глазами. Что-то в лице его изменилось. Он больше не казался жалким и запуганным.

Часы заскрежетали, готовясь к бою.

– К столу вело много следов, оставленных после дождя, – торопливо заговорил Гоголь. – И были среди них отпечатки дамских туфелек. Кто это мог быть?

Бом-м! – донеслось из часов.

– Маргарита... – прошептал Гуро.

Бом-м!

Губы Верховского разъехались в широкой ухмылке, обнажившей все его зубы, казавшиеся желтоватыми на фоне белой, будто напудренной, кожи.

Бом-м!

Все стало другим, не таким, как всего несколько секунд назад. Тень, отбрасываемая Верховским, зашевелилась и поднялась во весь рост на стене, хотя сам он продолжал сидеть. Свечи в люстре, снятой с потолка, вспыхнули сами собой, озарив комнату ярким неверным светом. Часы продолжали бить, и Гоголю представилось, что это звенят литавры невидимого оркестра, играющего похоронный марш. На дальней стене возникла тень, не принадлежавшая никому из присутствующих. Ее отбрасывала женщина – женщина с распущенными волосами, которой в комнате не было!

Глава XXVIII

Видение было недолгим. Едва только смолк бой курантов, как все свечи в комнате разом погасли, и она погрузилась в кромешный мрак. Не успел Гоголь испугаться этого обстоятельства, как в темноте раздалось рычание, громыхание мебели и удар от двух мужских тел, упавших на пол. Это Были Гуро и Верховский, рычавшие, ругавшиеся и кряхтевшие где-то под ногами.

Путаясь в карманах, Гоголь отыскал спичечный коробок и чиркнул спичкой о серу. Его глазам предстала картина беспорядочной борьбы на полу среди обломков стула и хрустальных подвесок. Верховский уже завладел одним из пистолетов, принадлежавших противнику, тогда как сам Гуро прилагал яростные усилия для того, чтобы воспрепятствовать выстрелу в упор.

– Где... Ни... – просипел он.

Это означало: «Где же вы, Николай Васильевич?!»

– Сейчас! – крикнул Гоголь.

Дрожащей рукою он поджег фитиль свечи и переставил ее на комод, чтобы она не свалилась с сотрясающегося от ударов стола. Мужчины покатились в его сторону, осыпая один другого тумаками и проклятиями. Гуро удерживал вооруженную руку противника. Из-за длины пистолетного ствола Верховскому никак не удавалось приставить дуло к его груди или голове.

Чтобы не быть сбитым с ног, Гоголь перепрыгнул через клубок свившихся тел. На глаза ему попалась трость, так и оставшаяся лежать с выдвинутым стальным жалом. Схватив ее, он развернулся. Противники катились в обратном направлении, не прекращая своей свирепой возни.

Когда Верховский очутился наверху, Гоголь поднял трость обеими руками и вонзил ее поляку между лопаток. Гуро, не видевший этого, опрокинул противника на спину. Трость вырвалась из рук Гоголя и хрястнулась об пол. Когда он вновь поднял ее, клинка на ней не было, он обломился.

Недолго думая, Гоголь взял ее на манер дубины и со всей силы ударил ею по пистолету. Грянул выстрел. Пуля, отколовшая пласт штукатурки на потолке, с визгом улетела в сторону. Гоголь ударил снова, метя на этот раз по затылку Верховского, очутившегося наверху. Он проделал это несколько раз, пока не убедился, что тело преступника обмякло и он прекратил сопротивление. Гуро сбросил его с себя и завладел пистолетом.

– Браво, господа, – произнес чуть хрипловатый, но вместе с тем мелодичный женский голос. – Вы вдвоем одолели противника, обессилевшего от потери крови. – Может быть, теперь займетесь мной? Достанет ли у вас мужества, чтобы справиться с женщиной?

Было совершенно непонятно, когда и каким образом Маргарита фон Борх умудрилась не только проникнуть в комнату, но и пересечь ее, чтобы очутиться в кресле у дальней стены, задвинутом между напольными часами И сервантом. На ней был черный обтягивающий костюм, напоминающий те, в которых дамы выезжают на верховые прогулки, только без юбки, так что обтягивающие лосины позволяли ясно видеть очертания ее бедер. Дальше шли тонкие лаковые сапоги, тоже черные, поэтому невозможно было разобрать, где начинаются голенища и где заканчиваются лосины. Наряд довершал короткий, узкий в талии жакет с блестящими пуговицами. Перчатки на руках Маргариты были не замшевые, а кожаные, лоснящиеся. Одна из них сжимала гибкий хлыст, другая свободно лежала на подлокотнике кресла, не выражая ни малейшего напряжения. Нога была заброшена на ногу, носок сапога покачивался. Черные волосы баронессы были распущены по плечам, как будто она готовилась ко сну, но, разумеется, это было не так. Глаза ее, затененные козырьком фуражки странного покроя, горели кошачьим огнем.

– Приступайте, господа, – позвала она, лениво помахивая хлыстом.

Гоголь хотел в растерянности переступить с ноги на ногу, но не смог. Подошвы словно приросли к полу. Похоже, то же самое произошло с сапогами Гуро, потому что, подергавшись, он остался стоять, где стоял.

– Не хотят, – пожаловалась Маргарита, обращаясь к Верховскому, безжизненно распростертому на полу. – Адам, голубчик, займись нашими гостями. Они, верно, смущаются. Как думаешь, чем бы их развлечь?

Верховский между тем поднимался на ноги, и с каждым мгновением его движения становились все бодрее и увереннее.

– Адам заменяет мне руки, когда самой не хочется их пачкать, – доверительно сообщила баронесса