Солги обо мне. Том второй - Айя Субботина

И новый смысл моей абсолютно бессмысленной жизни.

Глава двадцать восьмая: Венера

Глава двадцать восьмая: Венера

Для семейного ужина Олег выбрал ресторан под вывеской «Франсуа», открывшийся на месте бывшего ювелирного салона. Это место в городе называют «несчастливым», потому что с регулярностью раз в полгода здесь постоянно меняются заведения - когда-то был магазин детских игрушек. Потом - тату-салон, потом магазины, кондитерские и вот теперь - ресторан с претензией на настоящую французскую кухню.

Водитель (по совместительству мой надзиратель) распахивает дверь и проводит меня внутрь. Идет шаг за шагом, останавливается у ресепшена и сам называет мои имя. Как будто у меня нет языка и права в принципе говорить о себе самостоятельно.

Покидает меня только когда мы оказываемся в зале, и Олег встает из-за столика, одергивая пиджак своим любимым, отточенным до идеального жестом - как будто он какой-то наследный принц и всю жизнь только то и делает, что сбивает окружающих с ног своими потрясающими царскими манерами.

Я не спешу подходить, потому что слишком хорошо знаю этот его взгляд.

Сегодня у меня роль дорогого аксессуара - я должна сверкать точно так же ярко и богато, как его бриллиантовые запонки и золотой хронометр на запястье. Нельзя просто взять - и усесться за стол. Сперва нужно сверкнуть так, чтобы каждый посетитель убедился, что сегодня они дышат одним воздух с Мистером «Я безобразно богат!»

Олег едва заметно дергает рукой, и я, наконец, иду к столу.

Даже не шевелюсь, когда он на показ мягко целует меня в плечо.

Дарю ему ослепительную улыбку.

Все, что пожелает этот монстр, чтобы сегодняшний вечер стал первым шагом к усыплению его бдительности.

— Всегда знал, что Юля творит чудеса, - шепчет мне на ухо, когда я усаживаюсь на заботливо отодвинутым им стул. - Ты выглядишь потрясающе.

Подмывает спросить, скольких кукол его Юля уже вытаскивала с того света и скольких наряжала для показухи, но вместо этого говорю заученную до автоматизма чушь о том, что сегодня я просто выспалась, как бы между делом добавляя, что чувствовала себя хорошо весь день, кроме тех пары часов, которые промучилась после капельниц Тамары.

— Считаешь, ее лечение не идет тебе на пользу? - Олег усаживается напротив и жестом подзывает официанта.

— Нет, все хорошо, - спокойно веду плечом, в большей степени чтобы избавиться от назойливого отпечатка его поцелуя, но еще и для того, чтобы подчеркнуть свое безразличие. - Она очень придирчиво следит за тем, чтобы твоя игрушечка проработала еще долго-долго-долго.

Если я вдруг стану слишком хорошей и шелковой - Олег тут же заподозрит неладное. Это только в старых фильмах злодеи сразу попадаются на такие уловки, а монстра напротив - очень проницательный, а теперь еще и вдесятеро более подозрительный.

— Мне нравится твоя язвительность, - говорит Олег, и это действительно звучит как похвала.

— Это просто ядовитая ирония. - Принимаю «комплимент» максимально вежливо, говоря официанту, что буду пить негазированую минералку. - Язвительность я приберегла для более важного повода.

Олег дергает уголком рта, как будто собирается снова отстегать меня словесным кнутом, но потом его взгляд цепляется за что-то поверх моего плеча, и буквально за секунды этот монстр превращается в милого принца из доброй сказки.

Значит, приехала моя семья - и спектакль начинается.

Я не видел их… так долго.

Не даю себе ковыряться в памяти, чтобы не получить по лбу волной дикого стыда и сожаления за все, что они так или иначе вынесли по моей вине. Что я увижу в глазах матери? Обиду за то, что исчезла и ничего им не сказала? Осуждение за все мои поступки?

Я позволяю Олегу встать рядом и приобнять меня за плечо. Он делает это легко, как будто между нами действительно все хорошо, мы образцово-показательная семья и все остальное «недоразумения» - лишь маленькие дрязги двух влюбленных, которые, конечно, случаются во всех без исключения отношениях.

Никогда не привыкну к тому, каким хамелеоном он может быть.

Но пора научиться не забывать об этом ни на минуту. Потому что точно так же, как я буду пытаться усыпить его бдительность, он будет усыплять мою, чтобы в какой-то момент снова, как в тот раз, взять за горло и, глядя в мои испуганное лицо, показать свое истинное обличие.

Только я больше никогда не буду бояться.

Все самое ужасное, что только может произойти в жизни любой женщины, со мной уже произошло. Его безобразное нутро - просто детский лепет по сравнению с тем, что я потеряла смысл жизни, а единственный номер, с которого всегда буду ждать звонка, больше никогда не позвонит.

— Солнышко мое! - Мать бросается ко мне, крепко обнимает за шею, не давая опомниться.

От нее пахнет детством и домашним песочным печеньем даже сквозь завесу невыносимо сладкого парфюма. Слава богу, он не настолько удушливый, чтобы мой желудок снова вывернуло наизнанку.

— Господи, как же ты похудела!

Она отодвигает меня на вытянутых руках, разглядывает взглядом придирчивого ревизора, а мне оставляет роль нерадивой маленькой дочери, которой даже нечего сказать в свою защиту. Только неуклюже поправляю волосы, которые ей каким-то образом за минуту удалось растрепать.

— Привет, ма, - целую ее в напудренную щеку. - Я в порядке, ты что. И так лишнего набрала.

Хватаю себя за несуществующую складку на боку.

И только теперь замечаю, что она все-таки смотрит с осуждением. Даже скорее с грустью, потому что изредка ее взгляд соскальзывает на стоящего у меня за плечом Олега и виновато улыбается. Мама не станет отчитывать меня при всех, да и в кругу семьи вряд ли стала бы делать это очень грубо, но никогда не простит меня за то, что я стала самым большим разочарованием в ее жизни.

— Привет, - быстро тянется Алёнка, чмокает меня в щеку и на миг, пока мы максимально близко, слышу ее шепот: - Ты с ума сошла?!

Быстро, пока Олег даже не подумал что-то заподозрить, отодвигаюсь к молчаливому отцу и целую его в идеально выбритые щеки. Говорю, что он впервые в жизни выглядит таким начищенным, а он сдержанно шутит, что пришлось вспомнить армейские навыки. Папа точно не будет задавать никаких лишних вопросов. Единственный из всех «гостей», которого мне поему-то до смерти сильно хочется обнять, прижаться к нему и сказать, что все будет хорошо. Что ему больше не придется так