"Царство свободы" на крови. "Кончилось ваше время!" - Алексей Волков

Когда-то его звание не помешало неведомым убийцам семьи. Только сейчас ситуация была несколько иной. Временное правительство и вело себя во всем именно как временное, не думающее не только о завтрашнем дне, но и о сегодняшнем вечере. Но новое-то обязано думать, как продержаться подольше. И ссориться с армией сейчас ему явно не с руки. Тем более из-за пустяков, а серьезное обвинение против Писаревской выдвинуть невозможно.

— Ты серьезно?

— Разве я похож на шутника? Да и ничего кроме официальной печати тебе не угрожает. Мы и афишировать это не станем. Но вдруг пригодится?

— А тебе?

— Я тут с какого бока? Я лишь могу утонуть в твоих глазах. Окончательно и бесповоротно. Но о такой смерти только мечтать…

Если бы все можно было проделать всерьез, по-настоящему!

Но что толку о невозможном?..

1

— А ведь, похоже, весна, — Чижевский поднял глаза к солнечному небу.

Сегодня действительно ощутимо грело, и снег под ногами уже старался превратиться в воду. Пока получалось не слишком. Самая верхушка сугробов таяла, но слой был чересчур толст и солиден, дабы исчезнуть в одночасье. Такой будет таять долго при любой самой лучшей погоде, да и воде деться некуда. Что даже радовало.

Противник то ли задержался с нападением, то ли поторопился с ним. Теперь весь его наступательный порыв грозился утонуть в распутице, потерять силу. Походы и обходы надо делать по твердой земле или по сугробам. По грязи они особо не получаются. Пехота едва волочит ноги, артиллерию и обозы вообще не вытащить…

Только на распутицу и надеяться. Война шла недолго, однако каждый день приходилось откатываться назад. Отступали одинокой ротой, отступали частью бригады. Два других батальона тоже отступали. Дело даже не в натиске и не в превосходстве огня. Но как удержаться, если фланги висят в воздухе и противник постоянно пытается зайти в тыл? И парировать его движения просто нечем и некем. Единственное, выставить заслон, да как-то прикрыть очередной откат к Смоленску.

Напрасно далекое начальство требует стойкости, а то и вообще контрнаступления. Чем? Роты тают на глазах и уже представляют собой едва не взводы. Обещанного пополнения нет, в приказах поминается мобилизация, да присутствуют сообщения о выдвигаемых кадровых бригадах и вновь формируемых дивизиях, только где все это?

Сейчас бригада опять отступала. С утра еще сидели на новых позициях, однако на сей раз поляки явно начали обход с рассветом, и после короткого боя полковник дал приказ на отход. Кавалерия рысила далеко по сторонам, прикрывала фланги, а батальоны тяжело топали по дороге да проклинали нелегкую солдатскую долю. Противник шел почти по пятам, арьергард был готов в любой момент рассыпаться цепью, немного сдержать накатывающиеся колонны, но пока Бог как-то миловал, не давал противникам сойтись на расстояние эффектного выстрела. Зато легкая перестрелка то и дело вспыхивала далеко на флангах, и потому настроение было тревожным.

Нет ничего хуже, чем отступать. Привычный солдатский груз с удвоенной силой давит на плечи, ноги становятся тяжелыми, и с каждым километром все больше желание упасть, и все меньше — встать где-нибудь насмерть. И все меньше власти начальства, ибо откуда возьмется вера в командиров, когда они только и умеют уводить подчиненных прочь?

— Скоро хоть привал? — Тертков явно давно сожалел, что связал судьбу с армией. В мирное время служба казалась иной, и даже возможная война, вещь, казавшаяся чем-то довольно абстрактным, не имеющим отношения к реальности, грезилась разве что небольшим победоносным походом со всеми приятными последствиями.

— Прежде оторваться как следует надо, — отозвался с высоты седла Чижевский. — Хотя противник тоже устает. Поневоле остановятся, пусть на обед.

— У них солдат много. Могут меняться, — буркнул комиссар. — Так и будут нас гнать до Смоленска…

— Оставить пораженческие настроения! — тихонько заявил ротный. — Ты же пример людям показывать обязан!

А сам с тревогой подумал: вдруг правда? Вообще-то командование просто было обязано попытаться задержать противника задолго до города, крупнейшего из находящихся по дороге к Москве. В мирное время там дислоцировалась восьмая пехотная бригада, да что-то должно было формироваться сейчас. Плюс ведь обязаны же подтянуть туда же какие-то части из тыла. Но совсем ни к чему подвергать Смоленск превратностям боя, когда можно развернуть войска на некоем отдаленном рубеже. Может, потому и нет подкреплений, что Ставка готовит контрудар по зарвавшемуся противнику, выводит свежую армию в некий район сосредоточения? Во всяком случае, сам Чижевский поступил бы именно так. Раз не вышло достойно встретить врага у границы, надо подготовить ему сюрприз несколько дальше.

— Я и подаю. — Они двигались чуть впереди роты, и солдаты не могли слышать разговора.

— Бодрее надо быть, — Чижевский тихонько пересказал последние мысли.

— Так чего тогда тянут?

— Видно, раньше не получилось. Армия небольшая, а удар должен быть полновесным, сразу в корне меняющим стратегическую обстановку. Такой наличными силами не произвести. Наверно, формируют новые части.

Он не стал добавлять, что несколько дней для формирования маловато, и любая часть получится чересчур сырой, настолько, что не выдержит боя. Зачем же сеять панику? Профессионалы поймут: никакого перелома быстро не получится и придется умыться кровью, но о подобном вслух не говорят. По-хорошему, самое разумное — стянуть лишь части первой очереди, и вместо решающего наступления нанести противнику ряд мелких ударов, не столько громящих, сколько просто задерживающих. А уж там, выиграв время, начать воевать всерьез.

Ну почему родная страна оказывается вечно не готовой к войне? И к этой, и к предыдущей, мировой, и к японской, и к турецкой освободительной, и к далекой, Двенадцатого года? Что за дурацкая привычка? И на подъеме, и на спаде, словно неготовность даже не зависит ни от строя, ни от правителя, а лишь является национальной чертой. Но две проигранных подряд войны — уже чересчур много. Даже три, если проиграть еще и эту.

— Пока сформируют да подготовят… — пробурчал Тертков. — Или поляжем, или ноги сотрем…

Позади зародился какой-то новый звук. Солдаты стали оглядываться, высматривать, что там? Но кто-то уже сообразил, и по рядам пронеслось тревожное:

— Летят!

В небе возникли три точки, стали приближаться, превратились в самолеты, уже знакомые за последние дни «Поте».

— Рота! Всем с дороги! Рассредоточиться! — Чижевский сразу прикинул вероятные последствия. На разведку втроем не летают. — Приготовиться вести огонь по воздушной цели! Упреждение…

Самолеты шли как раз вдоль дороги, один за одним. Солдаты торопливо шарахались в стороны. Даже рыхлый снег вдруг перестал быть помехой. Кто-то становился на колено, вскидывал винтовку, но большинство просто смотрели на приближающиеся аппараты или продолжали бежать, стараясь убраться подальше с их пути.