Ришелье - Франсуа Блюш

«Трактат о совершенствовании христианина» является гораздо более философским. Не случайно его автор «около пятидесяти раз» (Вигери) цитирует в нем Фому Аквинского. Этот знаменитый богослов, гений теологии, но теологии умозрительной, в то время как мэтры французской школы богословия (Берюль, Кондрен, Олье, Жан Эд, Сен-Сиран) занимались теологией позитивной (напрямую исходившей из Священного Писания). Читая Ришелье, сперва кажется, что «философия является служанкой его теологии, но говорят, что иногда она бывает ее хозяйкой» (Ж. де Вигери). Разум «является фундаментом философской системы кардинала», проводником «образа действий христианина».

Этот разум подобен лестнице Иакова. Он учит нас, пишет Ришелье, «что совершенство каждой вещи заключено в единстве с ее концом». Он освещает и заставляет понимать дела веры. «Он хочет, чтобы мы предпочли преходящему вечное». Это сильно отличается от современного рационализма, но тем не менее противопоставляется «фидеизму» Берюля и Паскаля. Ришелье проповедует такой разум, который он возвышает, освящает, насыщает религиозным светом, словно этот разум — тем не менее человеческий и философский — вполне естественно был приобщен к евангельскому Логосу[129] согласно Иоанну Богослову.

Увы, даже почитатели этой философии, скорее спекулятивной, чем библейской, раскрывают нам свое слабое место в плане веры. Жан де Вигери пишет: «Смысл „[Политического] завещания“ и „Трактата о совершенствовании“ один и тот же». Даже оставив в стороне возможное освящение государственных интересов, следует опасаться богословской мысли, полностью оторванной от смысла действия и поведения политика, прагматика и реалиста, чей разум, как мы надеемся, никогда не станет равнодушным или циничным.

Речь не идет об отрицании ясности веры Ришелье. Священник, не испытывающий к этому призвания, он не лишился христианской веры (к тому же он имел ученую степень по богословию). Каре уверяет нас, что «источником некоторых его сочинений и речей… послужила внутренняя жизнь, подпитываемая опытом подлинной набожности: еженедельной исповедью[130], сыновней любовью к Богоматери, годичным уединением в монастыре, ежедневной молитвой, вечером, на коленях, перед тем Богом, для которого, как говорится в вечерней молитве, нет ночи». Следовательно, мы можем снять с Ришелье обвинения в притворстве. Мы думаем, что он искренен, когда соединяет свое богословие с рациональной философией; он искренен также, когда считает свой политический реализм совместимым со своей верой. Таковы парадоксы эпохи барокко; таковы контрасты человеческой натуры.

РИШЕЛЬЕ И СОРБОННА

1607 Ришелье становится бакалавром и богословом (29 октября). Он принят в Сорбонне (31 октября).

1622 29 августа и 2 сентября: Он избран провизором Сорбонны.

1626 Он приказывает снести старейшие здания Сорбонны.

1627–1642 Ришелье приказывает реставрировать и расширить здания коллежей Сорбонны. Жан Ле Мерсье назначен архитектором.

1635 15 мая заложен первый камень новой церкви Сорбонны, построенной под руководством Ле Мерсье и завершенной в 1642 году.

Можно отметить очевидные странные противоречия в этих данных. Бог «духовных сочинений» кардинала является Богом любви[131]. Пересмотренная и исправленная аттриция составляет свою часть в раскаянии перед Господом; подобно тому, как покаяние, пересмотренное и смягченное аббатом Сан-Сираном, как мы уже видели, оставляет мало места страху наказания. Хотел он этого или нет, Ришелье изменил себе в своем «Политическом завещании». «Естественный свет, — читаем в нем, — заставляет понять, что человек, будучи разумным, должен делать все только с помощью разума, поскольку в противном случае он будет действовать против своей природы и, следовательно, против того, что есть в ней от Творца».

Этим, без сомнения, христианским, но опасным софизмом Ришелье утверждает и канонизирует все свое дело.

10 февраля 1638 года, когда была зачитана королевская декларация Людовика XIII, отдававшая Францию под защиту Девы Марии, королева Анна была на пятом месяце беременности, но никто не мог утверждать, что она подарит Франции дофина; никто не мог быть уверен в счастливом окончании ее материнства. Февральский акт не мог, следовательно, расцениваться как «Magnificat», благодарственный гимн. Юрист Гроций, посол Швеции, и парижский парламент уже ознакомились с первым проектом эдикта осенью 1637 года. А сама идея этого обета, похоже, родилась на свет весной 1636 года.

«Родилась ли мысль об этом посвящении в сердце Людовика XIII или принадлежала отцу Жозефу? Кардиналу Ришелье? Луизе де Лафайет? Отцу Коссену?» (Пьер Делатр). Все указывает на кардинала или, возможно, на общее чувство, связавшее монарха и его министра. 19 мая 1636 года Ришелье пишет своему королю: «Мы молим Господа в Париже, во всех монастырях, об успехе войск Вашего Величества. Мы полагаем, что если Вы сочтете правильным принести обет Деве Марии, прежде чем Ваши войска вступят в бой, это будет очень кстати… Принесение обета Богоматери может привести к очень хорошим результатам». Это повторяющееся МЫ, обычно не входящее в словарь кардинала, возможно, указывает на отца Жозефа. Зато известно, что идея подобного обета исходила от самого Людовика XIII. «Я нахожу очень благим, — отвечает он, — принести обет по примеру, который Вы мне описываете».

Почему Арман Жан дю Плесси вмешивается столь открыто? Можно предложить два объяснения, не противоположных, но дополняющих друг друга. Его личная набожность, вполне естественная для его времени, обращена к Деве Марии, за исключением лишь того факта, что не имеет глубины, убежденности, пылкости Берюля. Но, когда первая мысль об обете обретает форму (за три месяца до падения Корби), проходит всего лишь год с момента объявления войны христианнейшим королем королю католическому. Одиннадцать месяцев после ужасного разграбления Тирлемона (10 июня 1635 г.) французами и их союзниками, протестантами Голландии. Не только «партия святош» критикует франко-голландский и франко-шведский альянсы против Австрийского дома. Отдать государство под покровительство Марии — значит, успокоить папу Урбана VIII, утихомирить некоторых католиков империи, умиротворить во Франции (особенно в конгрегациях) тех, кто по примеру королевского духовника критикует, а иногда и осуждает слишком смелую политику Ришелье. После испытаний года Корби «партия святош» вновь добивается авторитета.