Рождение греческого полиса - Эдуард Фролов

Аграрные трудности, равно как и нужды развивавшегося города, а с другой стороны, стимулированные этими факторами противоречия между господствующей знатью и простым народом заставили складывавшийся халкидский полис искать выхода из внутренних осложнений в активной внешней политике. Следствием было обострение отношений с соседней Эретрией, спор с которой за обладание сопредельными землями вылился в затяжную Лелантскую войну (1-я половина VII в. до н. э. ).[284] Другим и еще более примечательным выражением этих усилий явилось широкое колонизационное движение, в ходе которого халкидяне основали множество новых поселений, как на северо-востоке, на фракийском побережье (заселенный ими и названный по их имени полуостров Халкидика), так и на более далеком западе: на острове Искья, у входа в Неаполитанский залив, а затем и на самом италийском материке (Кима, основанная в середине VIII в. до н. э. и считавшаяся древнейшей греческой колонией на западе),[285] далее в Сицилии (названные выше Наксос, Леонтины и Катана) и, наконец, в зоне Мессинского пролива (Занкла, позднее переименованная в Мессану, на сицилийском берегу, и Регий —на италийском).

Разумеется, как и во всех подобных случаях, при выводе Халкидою ее колоний известную роль сыграли и интересы коммерческие, торговые, и продиктованные ими соображения стратегического характера. Но главным было все-таки стремление дать отток избыточному аграрному населению. О преимущественно аграрном назначении первых халкидских колоний красноречиво говорит их местоположение: основывались ли они на островах, или на побережьях с удобными бухтами, или же в замкнутых, удобных для защиты горных лощинах, во всех случаях в их округе оказывались более или менее обширные, плодородные долины. Это верно, по-видимому, и для городов Халкидики, но совершенно несомненно для Кимы (Кампания!) и для городов, основанных в Сицилии. Возвращаясь к этим последним, заметим: если Наксос был скорее опорным пунктом, первым плацдармом халкидян в Сицилии, то Леонтины и Катана доставили им основание для дальнейшего внедрения в страну, соответственно с юга и с севера замкнув плодороднейшую в Сицилии долину реки Симэфа.[286]

Это были знаменитые Леонтинские поля, на которых еще во времена Диодора можно было видеть дикорастущую пшеницу. Неслыханное плодородие подобных сицилийских долин породило даже у части греков представление о том, что именно здесь — а не в Аттике, в Элевсине, как обычно считалось — богини Деметра и Кора впервые явились людям и научили их культуре хлеба (Diod. V, 2, 3-5). Зерновое хозяйство и виноделие, во всяком случае, стали основой богатства и процветания Леонтин, и именно они доставили возможность по крайней мере состоятельным из граждан вести тот роскошный образ жизни, который породил пословицу: αεί Λεοντΐνοι περί τούς κρατήρας — «Леонтинцы всегда вокруг чаш с вином» (Diogenian. Paroem, II, 50).

Разумеется, возможность вести блаженную жизнь «вокруг кратеров» была открыта в Леонтинах не для всех. Надо думать, что и здесь, как и в других греческих колониях, естественное поначалу равенство-равенство если и не в реальных средствах, то в одинаково для всех открытых возможностях — с течением времени должно было смениться более сложною и менее отрадною картиною.[287] Прогнав живших здесь испокон веков туземцев-сикулов и, таким образом, силой утвердившись в. стране (ср. у Фукидида о действиях тех, кто основал Леонтины: VI, 3, 3 —πολεμώ τούς Σικελούς έξελάσαντες), халкидские первопоселенцы составили сплоченную общину воинов-землевладельцев, закрепивших за собою и своими потомками преимущественное право на владение землею и управление в новом полисе.

Первоначально эта община и составляла полис, однако довольно скоро, по мере того, как прибывали все новые и новые партии колонистов, для которых уже не открывалось тех же возможностей, слой первопоселенцев стал превращаться в новую землевладельческую аристократию. По сравнению с ними позднейшие переселенцы оказывались людьми второго сорта; не имея доступа к земле, они обращались к занятию ремеслами и торговлей и пополняли непрерывно растущую, но умаленную в правах прослойку городского демоса. Во время сезонных сельскохозяйственных работ демос мог поставлять и наемных батраков для имений зажиточных землевладельцев. Положение этих работников могло сближаться с положением принадлежавших аристократам земледельческих рабов — покупных или из числа прикрепленных к земле сикулов, поскольку они не были истреблены или прогнаны из страны.

Составленный из позднейших переселенцев-эпойков, а на какую-то часть, может быть, также и из эллинизированных туземцев-сикулов, непрерывно возрастающий числом и, по мере роста города, также и значением, леонтинский демос, конечно же, привлекался государством к несению служб и повинностей: состоятельные горожане —к разного рода выплатам, а простой народ в целом —к воинской службе, хотя бы в качестве легковооруженных или матросов. В то же время демос оставался лишенным активных гражданских прав и не допускался ни к управлению государством, ни к главному его богатству — земле. Очевидное это противоречие должно было возбуждать недовольство простого народа и в какой-то момент привести к напряженности в отношениях между сословиями, не менее острой и чреватой осложнениями, чем это было в свое время на родине колонистов, в Халкиде.

Реконструируемая гипотетически на основании совокупного материала, относящегося к истории колониальной греческой периферии, эта картина в случае с Леонтинами может быть, однако, подкреплена и прямыми свидетельствами источников, тех именно, которые рассказывают об установлении в Леонтинах в конце VII в. до н. э. тирании Панэтия. Свидетельства эти принадлежат двум позднейшим писателям: знаменитому философу, специалисту по теории государства и права Аристотелю и автору сочинения о военных хитростях-стратегемах Полиэну (II в. н.э.). Писатели эти несоизмеримы по своим дарованиям и ученым заслугам, но в чем-то у них есть и сходство: оба, не будучи историками в точном смысле слова, интересовались важными историческими сюжетами, один — развитием государства, другой — становлением военного искусства; и оба, будучи начитаны в исторической литературе, умели выбирать, один в большинстве случаев, а другой по крайней мере во многих, надежные сведения по интересующим их вопросам. В данном случае, в истории с Панэтием Леонтинским, они несомненно опирались на добротную сицилийскую традицию, причем в расчет могут идти Антиох (V в.), Филист (IV в.), а для Полиэна еще и Тимей (рубеж IV—III вв. до н.э.).[288]