Знак расставания - Лиз Райан

— Сейчас ты можешь купить даже что-то лучше этого, — заметила Эран.

— Нет. Я привязался к нему. Я собираюсь беречь его, пока он не испортится, — ответил Бен.

Бен погладил рояль таким жестом, что у Эран перехватило дыхание. Значит, все-таки есть что-то постоянное в его жизни! Вещи, которые он любит и хочет, чтобы они были его частью. Отложив письма, Эран подошла к Бену и обняла его, прижавшись своей щекой к его, а он продолжал в это время играть.

— Я люблю тебя, Бен, — сказала Эран.

Он улыбнулся и повернулся, чтобы поцеловать ее. Но его пальцы не оторвались от клавиатуры, пока он не доиграл до конца. Потом Бен взял Эран за руку.

— Ты была такая замечательная в этом турне, Эран. Такая надежная, твердая… всегда там и тогда, когда больше всего была нужна мне, никогда ни на что не жалующаяся. Ты, наверное, умоталась? — спросил Бен.

Действительно, она ужасно устала. Эран подумала, что долгая теплая ванна — это то, что ей сейчас больше всего нужно, а потом — лечь пораньше спать в их собственной постели.

Но Бен стоял, о чем-то задумавшись.

— У нас же шаром покати — нечего есть, давай-ка я тебя приглашу куда-нибудь поужинать. В какое-нибудь классное место. И мы позовем Тхана, Рани, Гевина, нарядимся и отпразднуем этот чек! Пойдем в «Слона на реке», — предложил он.

Бен так старался порадовать ее, что Эран не могла сопротивляться.

«Чудной он… показной, кричащий… весь зарежиссированный и перехваленный…» — подумала Эран.

Майлс Ирвинг читал вслух отзыв на новый сингл в музыкальном журнале. Бен, Эран, Кевин Росс и Кельвин Хагс слушали в молчании. Майлс взглянул на всех поверх очков.

— Мне продолжать? — спросил он строго.

Онемевшие, все просто кивнули в ответ.

— «Прекрасный голос для свадеб, похорон и базарных зазывал. Хотя слабоват для стадионов», — прочитал Майлс.

Все посмотрели на Бена, но он сидел неподвижно, закрыв глаза, лицо и руки его застыли без движения. Майлс взял еще один журнал.

— «Проталкиваемый, подпрыгивающий на сцене и невероятно противный». Так, — буркнул Майлс.

Эран подумала, что хуже не придумаешь! Но оказалось, что может быть и хуже: «Жуткий коктейль из Стравинского и дешевого рока, сотворенного автором, который не может решить, кто он такой — балерина или каменщик».

Эран тронула Бена за рукав, чувствуя, как на ее глаза набегают слезы. Майлс открыл другую газету:

— И наконец, «надутый, напыщенный, невыносимый. Уж «Седар»-студия должна разбираться! Этот парень звучит так, как будто ему сверлят зубы без анестезии». Ну-ну. — Майлс замолк.

Кевин попробовал слабо пошутить:

— Бен Хейли, ноль баллов. Возможно, мои стихи не очень тебе подходят. Так что, я понимаю, Бен, тебе снова пора учиться.

Бен облокотился о стол Майлса и закрыл руками лицо. В какой-то момент Эран подумала, что он рыдает. При всем том, что он водил мощный мотоцикл, носил «крутую» кожаную куртку, имел чувство юмора, Бен был очень чувствительным человеком, уничтоженным таким суровым приговором. Эран потянулась, дотронулась до его плеча.

— Это всего лишь твой второй сингл, а отклики по турне — по живым концертам — ведь были блестящие, — сказала она.

Бен выпрямился, с усилием собираясь с духом.

— Прости, Майлс. Я так понимаю, что мне надо еще многому учиться, — сдавленно сказал он.

Майлс, в свою очередь, взял себя в руки.

— Ясное дело. Ты еще очень молод. Если кого и винить, то меня, хм? В моем-то возрасте я должен был это предвидеть! — воскликнул он.

Бен откинул волосы с лица и вздохнул:

— Я все пойму, если ты решишь прервать контракт.

Эран так и ахнула. К счастью, не Майлс решал такие вопросы, но Бен никогда не должен делать такие предложения, поддавшись эмоциям. Надо его отсюда вытащить, немедленно!

— Ну ладно, давайте пойдем перекусим и подумаем, почему критикам не понравилось. К отрицательным рецензиям надо относиться так же серьезно, как к положительным, — сказала Эран, надеясь, что Майлс и Кевин не пойдут с ними, но те с готовностью поднялись.

— Да, пойдем в паб и выпьем чего-нибудь, — сказал Майлс.

Так вот как это все начинается! Вот почему актеры, музыканты, художники так страшно пьют. В отличие от обычных людей, которые работают в банках, офисах и школах, они находятся под постоянным прицелом критики, от них постоянно требуется быть в превосходной форме — каждый день в году; удовлетворять вкусы публики, которые меняются непонятно отчего, доставлять удовольствие людям, которых они даже не знают. Награды огромные, но и риск соизмеримый. Взяв Бена за руку, Эран повела его к двери. Но он неожиданно повернулся, уставился на кучу газет на столе и взял их в руки.

— У кого-нибудь есть спички? — спросил Бен.

Прежде чем Эран успела вмешаться, Кевин вытащил спичку и поднес ее к бумаге. Все торжественно замолчали, встали в круг и смотрели, как горят страницы, пока все не догорело, и тогда Бен отправил пепел в корзину. Он вцепился в руку Эран и истерически расхохотался. Через секунду напряжение испарилось, и она тоже залились каким-то бессмысленным смехом.

Гораздо в более позднее время тем же вечером, после шести или восьми порций виски. Бен исполнил очень пьяную версию «Тюремного рока» на рояле, а Эран сидела рядом на полу и горько рыдала. Кельвин лежал рядом с ней и громко храпел во сне, Майлс сидел на кухне, а Кевина жутко рвало — уже второй раз — в ванной.

Для них было необъяснимой загадкой, когда через две недели они обнаружили одну песню Бена на девятнадцатом месте в чарте, и еще большей загадкой было то, что на следующей неделе песня поднялась уже до двенадцатого места. Майлс, так же как и все остальные, не мог этого объяснить, но он решил «поставить» на это, подбодренный большим мешком писем от фанатов, на которые пришлось отвечать специально выделенному для этого секретарю. Бену пора было делать альбом.

Дива была в восхищении.

— Нам надо было как следует работать над твоим голосом! Я это признаю и очень сожалею, — сказала она.

Бен улыбнулся матери:

— Если бы это произошло, я бы, наверное, до сих пор пытался стать оперным певцом.

— Да, я знаю, это то, чего ты хотел в действительности. Но я могу различить разные оперные аллюзии в некоторых твоих песнях — должна признаться, поначалу они казались мне набором шумов, но сейчас мое ухо привыкло, и я могу различать. По крайней мере, мне кажется, что я могу — мне померещилось или в последней песне действительно есть фразы из «Мадам Баттерфляй»? Я действительно правильно расслышала? — спросила Дива.

— Да, в самом деле. — Бен кивнул.

Дива откинулась в кресле: она выглядела очень уютно, как и подобает почтенной даме, в розовой блузке и юбке из твида, в которых она ходила в тот день на работу. Розовый, сказала она Эран, это цвет, который успокаивает маленьких детей, но, конечно, мужчины-педиатры вряд ли смогут его носить.