Один коп, одна рука, один сын - Аманда Линд

А может, у нее все-таки депрессивно-маниакальный синдром? Или что-то пограничное? Или все вместе? Или она прочитала слишком много книг по психиатрии? И если не следить за собой, то шизофрения не за горами.

Остановившись напротив казино, она быстрым шагом перешла дорогу, повернула во двор и подошла к двери, похожей на вход в прачечную.

Несколько глубоких вздохов. Так. Как можно быстрее переступить порог между личной жизнью и работой.

И она шагнула внутрь.

В казино за одним из карточных столов Джим раскладывал пасьянс. Она села напротив, посмотрела в карты и вспомнила, что в детстве проводила за этим занятием часы, когда ей приходилось бывать с Юсефом в игорных притонах, где у него были дела. Он продавал наркоту. Покупал наркоту. Собирал деньги с тех, кого крышевал, и все такое прочее. Строил хитроумные или не очень планы ограблений, анализировал бизнес-возможности. И неизменно уходил из таких мест в хорошем настроении. Вел Фрэнси в какое-нибудь кафе и говорил, что она может заказать все что хочет. Она всегда брала фанту со льдом и три леденца в виде трубочек разного цвета, и еще плюшку с корицей, у которой выедала только середину. Себе же Юсеф всегда заказывал черный кофе и кусочек шоколадного бисквита. Потом они обсуждали ее любимые школьные предметы, а также понравившиеся Фрэнси фильмы и книги. Просто сидели, как обычные папа с дочкой. А по дороге домой она даже потихоньку просовывала свою ладошку в его руку.

— Ну, как тут? — спросила Фрэнси.

— Вообще-то неплохо, — ответил Джим. — Я довольно легко отделался. Да и ты выглядишь вполне пристойно. Правда, синева из-под косметики все равно просвечивает.

— Это трудовые издержки. Я только что от Крошки Мари, ей не так повезло. Не сможет работать, как минимум, неделю. Нос сломан, глаз заплыл, еще сломано несколько ребер, сотрясение мозга и трещина в голени. И они били ее ногами в грудь, так что, может быть, придется вынимать силикон.

— Ну и ладно. С такими буферами она выглядит по-дурацки, давно пора от них избавиться.

— У нее есть свои причины…

— Да, но…

— А где Луиза?

— В тире.

— С ней все в порядке?

— Да. Зуб, правда, выбит, и губа расквашена, но это все.

Джим направился к одной из двух комнат, где сидели узники. Фрэнси пошла за ним. В первой комнате в углу на полу сидел парень, которого она застала на унитазе в ресторане «Яннис». Он и сейчас выглядел так, будто ему нестерпимо хочется в туалет. Болевой порог у него оказался довольно низким, им без особых хлопот удалось вытрясти из него довольно много имен и мест, имеющих отношение к Заку, которого тот, по его словам, никогда не видел, только слышал имя.

— Выкини его где-нибудь за городом, — распорядилась Фрэнси, после того как они опять заперли дверь снаружи.

— Конечно, — ответил Джим.

В другой комнате на стуле, покачиваясь, сидел Антон, весь в поту от страха и абстинентного синдрома.

Так вот как выглядит подопечный Грейс.

— Принеси ему дозу, — приказала Фрэнси.

Джим исчез, а Фрэнси взяла стул и села напротив Антона.

Что-то в нем казалось ей знакомым и внушало спокойствие, несмотря на его взвинченное состояние. В нем было что-то невероятно прекрасное, не поддающееся описанию ни словами, ни образами.

— Привет, — поздоровалась Фрэнси.

Он отвернулся. Он был не в состоянии даже поздороваться.

— Мне жаль, что ты сюда попал, — начала она. — Но тебе скоро принесут твое… лекарство. Тебе еще что-нибудь нужно? Хочешь есть? Пить?

Он опять ничего не ответил. Но тут вернулся Джим. Увидев шприц, Антон тут же закатал рукав, приготовился. Протянул трясущиеся руки навстречу спасению и принял его, вколов героин в вену.

Эффект наступил сразу. Тело расслабилось, а взгляд, еще секунду назад испуганный и блуждающий, стал спокойным и мутным.

Он взглянул на Фрэнси.

— Мы уже встречались, — сказал он.

— Разве? — удивилась она.

— Хотя вы меня не видели.

— Возможно.

— Зачем я здесь?

— Ты знаешь мою мать, Грейс?

— Да.

— Как вы познакомились?

— Однажды ночью она со мной заговорила. Я шатался по улицам, и вдруг она подошла и спросила, как дела. Я так удивился, что ответил, и мы немного поболтали. Она купила мне гамбургер, дала денег на ночлежку. А потом мы стали видеться регулярно.

— Ты знаешь Закариаса Кона?

— Кого?

— Его еще зовут Заком.

— Нет. Кто это?

Похоже, он не врет.

— Это тебя не касается, — ответила Фрэнси, — раз ты его не знаешь.

Антон пожал плечами, встал, прислонился к стене и сполз на пол. Было похоже, что он вот-вот заснет.

— Можешь идти, — сказала Фрэнси Джиму. — Увезите отсюда второго.

Джим вышел, а Фрэнси села на пол рядом с Антоном.

— Я тебе верю, — произнесла она.

— Почему? — удивился Антон.

— Не знаю.

— Мне можно уйти?

— Конечно. Но я пойду с тобой. И тебе придется завязать глаза.

— Сколько у вас тут тайн. Это ваш штаб или что-то в этом роде?

— Что Грейс рассказывала тебе о моей работе?

— Ничего. Просто сказала, что вы слишком много работаете. А чем вы занимаетесь?

— Всем понемножку.

— Художник, безработная, пенсионерка или нарушительница закона?

Фрэнси ничего не ответила. Умен. Наркотики еще не до конца уничтожили его мозг. Что-то (что именно?) заставило их еще немного посидеть рядом, хотя повода вроде уже не было.

Вера, надежда, любовь и (это уже добавил сам Антон) свобода — фундаментальные основы человечества.

Что из них важнее всего?

Не свобода, потому что без веры, надежды и любви она не полноценна.

И не любовь, потому что без трех других она не полноценна.

Надежда? Разве можно надеяться, не веря, не любя и будучи несвободным? Вряд ли. То же и с верой, одна она мало чего стоит.

Значит, если хочешь быть человеком, не обойтись без всех четырех составляющих.

Но если бы пришлось выбирать, он отдал бы предпочтение любви, даже если бы пришлось отказаться от свободы. Он алкал любви. Можно сказать, что его любовь — героин. Но любовь к героину была деструктивна, заставляла его причинять вред самому себе, надевала на него кандалы, заставляла терять надежду и веру.

Сидя на скамейке в центральном парке, он рассматривал проходивших в сумерках по-летнему одетых людей и стеснялся своей слишком теплой куртки (он ходил в ней круглый год и зимой стеснялся того, что она слишком тонкая), потертых джинсов и серых от пыли кроссовок, купленных за двадцать крон в секонд-хенде.