Дочь лжеца - Меган Кули Петерсон

– Холидей, – глотая воздух ртом, выдавливаю я. – Я все вспомнила.

Она притягивает меня к себе и крепко обнимает.

– Как же я тебе сочувствую, – произносит подруга. – Сколько же дерьма на тебя навалилось!

Сначала я просто стою и упиваюсь утешением, но затем начинаю вспоминать куски из прежней жизни. Они понемногу встают на свои места, заполняя пустоту. Но их слишком много! Я прижимаюсь к Холидей, заливая горячими слезами ее плечо, и чувствую, что она тоже плачет.

– Я помню эту комнату, – шепчу я, когда рыдания утихают. – Она раньше была розовой?

– Я тогда хотела стать балериной. Только оказалось, что не обладаю необходимой грацией. И решила вместо этого быть поэтом. Или антропологом. Или сразу обоими.

– Мы были подругами, так? – Я сажусь на кровать, утирая слезы.

– Сейчас, я кое-что тебе покажу. – Собеседница роется на полке, а потом кладет мне на колени книгу. – Это наш ежегодный альбом из первого класса. Перелистни на седьмую страницу.

На указанной странице ровными рядами выстроились черно-белые фотографии. Я тут же нахожу Джессику Хаггерти.

Вот только она на снимке не одна. Щека к щеке к ней прижимается маленькая Холидей. На голове у нее красуются два пышных хвоста, тогда как мои длинные волосы собраны в один. Почти как у Эми.

– Мы сделали одну фотографию на двоих? Очень смутно помню этот момент.

– Наши родители подумали, что это будет выглядеть мило, а школьная администрация разрешила. Мы в то время были неразлучны, почти как сиамские близнецы. – Она тычет пальцем в другой снимок: – А это Джейкоб.

Я узнаю мальчишку с видео, который показывал мне язык в бассейне.

Осторожно прикасаюсь к своей фотографии. Какая же у меня счастливая улыбка. Вернее, у Джессики.

– Мне все еще кажется, что та жизнь принадлежит не мне. Еще не все воспоминания вернулись.

– Да уж. Я пытаюсь взглянуть на ситуацию с твоей точки зрения. Выходит странно и страшно.

– Странно и страшно – это очень мягко сказано.

– Оставь себе, – решительно кивает Холидей в сторону альбома, который я пытаюсь отдать. – И смотри на него каждый раз, как почувствуешь, что запуталась. Ты по-прежнему Джессика. Но еще ты по-прежнему Пайпер. Может, стоит придумать тебе новое имя? Как тебе нравится Пессика?

– Пессика, – повторяю я.

Звучит это так глупо, что не выдерживаю и заливаюсь смехом.

– А сокращенно будем звать тебя Песси. – Собеседница понижает голос. – «Что это Песси сегодня такая пессимистичная?»

– Песси! – взвизгиваю я.

Мы обе смеемся так, что по щекам текут слезы.

Но эти слезы идут на пользу, помогают исцелить нечто такое, что было давно сломано в моей душе, хотя я и не хотела в этом признаваться. И меньше всего себе самой.

– А тебе самой каково пришлось из-за всей этой ситуации? – спрашиваю я наконец.

– Ты на самом деле хочешь это знать? – смерив меня взглядом, уточняет Холидей.

– На самом деле хочу.

– Тяжело, – со вздохом начинает рассказывать она. – Очень долгое время я была лишь той девочкой, чью подругу похитили. Тенью Джессики Хаггерти. А потом ты каким-то чудом вернулась, но оказалась совершенно другим человеком. Мне очень хотелось узнать тебя получше, Пайпер. Все это время я очень скучала. Мы ведь должны были вырасти бок о бок. А вместо этого я постоянно смотрела на окно твоей спальни и гадала, где ты и вернешься ли… – Она медленно выдыхает. – Но в этой тени было очень сложно жить. Знаю, звучит ужасно эгоистично.

– Вовсе нет, – я касаюсь руки подруги. – И я понимаю… вернее, стараюсь понять.

– Будем разбираться со всем этим дерьмом вместе. Заметано? – она выставляет мизинец, и я цепляюсь за него своим.

– Заметано.

* * *

Следующим утром старая папка с документами оказывается на кухонном столе рядом с целым пиршеством: жареным беконом и блинчиками с черникой. Когда я вхожу, Джинни ставит возле тарелки графин с апельсиновым соком.

– Ты прочитала документы, – комментирует она.

– Почему ты не рассказала мне все сразу, как только я очутилась здесь?

Она жестом приглашает меня сесть и занимает соседний стул.

– Спустя несколько дней после того, как тебя освободили и поместили в больницу, мы с доктором Люндхагеном все тебе объяснили. Ты помнишь это?

Перед глазами возникает образ плачущей в моей палате Джинни. И больше ничего.

– Нет.

– После этого ты впала в какой-то шок. Психиатр заключил, что ты дистанцировалась от реальности в качестве защитной реакции на травмирующую информацию. Ты просто лежала на кровати и смотрела в потолок. Перестала есть и пить. – Джинни берет меня за руку. – Я очень испугалась и даже подумала, что снова потеряла тебя. Мы просто не знали, что делать, и поэтому решили постепенно подвести к принятию правды. Прости, если вышло неуклюже.

– Пожалуй, в этом имелся определенный смысл, – признаю я.

– Пайпер, я так виновата перед тобой. – Джинни внезапно заливается слезами. – Следовало взять тебя с собой в примерочную в тот день. И тогда ничего этого бы не произошло.

– Ты не виновата. – Я судорожно сглатываю и добавляю: – Кроме того, основная часть моего детства была не такой уж и плохой.

– Можно я тебя обниму? – спрашивает Джинни, вытирая лицо.

Я внимательно рассматриваю свою родную мать. Вижу морщинки в уголках глаз, которые становятся заметнее, когда она волнуется. Она тоже кое-что потеряла.

Как и мы все.

– Да, – киваю я.

Едва слова срываются с губ, как Джинни прижимает меня к себе. Ее тело сотрясается от рыданий. Я же вспоминаю, как она обнимала меня в детстве, и отвечаю на объятие. Она моя мать, и это не пустой звук. Словно между нами протягивается ощущение близости на клеточном уровне. Впервые за все то время, что я провела здесь.

– Мама, – шепчу я.

Потом вспоминаю обо всех объятиях Анжелы, и тяжелое чувство вины застревает в горле как камень.

– Мне нужно на воздух, – произношу я, отстраняясь.

Затем выхожу на крыльцо и сажусь на ступенях.

Дверь за спиной открывается. Я предполагаю, что Джинни последовала за мной, но это оказывается Эми. Она тащит плетеную корзину, доверху забитую куклами. По пятам трусит Дейзи, которая тут же принимается бегать по двору за белкой, пока не загоняет ее на дерево.

– Хочешь поиграть в куклы? – громко спрашивает девочка, перекрикивая лай прыгающей на ствол собаки. – Можно сделать дома в траве.

– Как это? – с недоумением интересуюсь я.

– Когда газон отрастает, то можно выстричь целые дома и даже улицы. Идем, я покажу, – Эми достает из корзины ножницы и бежит на лужайку. Вместе мы срезаем в траве заплатки для спальни, гостиной, ванной и столовой. Затем подбираем опавшие листья и используем их в качестве мебели.