Каждый день как последний - Ольга Володарская

Лида отстранилась, с испугом посмотрела на тетку.

— Ты? — Это было скорее утверждение, чем вопрос.

И та кивнула.

— Я не могла простить его… — прошелестела тетка, прикрыв морщинистые веки.

— Но где ты взяла нож?

— Крики застали меня на кухне. Я шинковала капусту. Выбежала на улицу, держа нож в руке. Дом, куда этот урод, женишок мой, девочку затащил, неподалеку стоял. В нем тоже общага когда-то была. Я сначала не поняла ничего, а потом мальчишка соседский все мне объяснил. И про то, как дядя ко всем детям приставал, и про девочку… — Тетка закашлялась. Сухость в горле мешала ей говорить, и Лида вновь ее напоила. — Когда все высыпали на улицу, я пролезла в дом через разбитое окно. Встала напротив этого чудовища и посмотрела ему в глаза. И знаешь, что в них вспыхнуло при виде меня? Не боль или раскаяние, а надежда. Он решил, что я пришла, чтобы освободить его. Тогда я резанула ножом ему по горлу. После я выбралась на улицу, прошла в дом. Помыв и убрав нож, залила капусту готовым рассолом и вышла во двор встречать с соседями милицию.

— Что было дальше?

— Расследование. Но мы держались одной сплоченной группой. Друг за друга горой стояли. Все до единого говорили, что ни один из нас из поля зрения не выпадал. Доказать обратное у следователей не вышло. Как и то, что мы совершили групповое убийство. Оно так и осталось нераскрытым.

— Соседи покрывали тебя?

— Нет. Никто из них не видел в моих руках ножа, кроме того мальчика, что мне все рассказал. Но он молчал об этом на допросах. Не знаю уж, намеренно или чтобы защитить меня…

— А что за мальчик?

— Хороший такой пацан… С бабушкой жил. Не помню имени.

— А сколько вас было человек?

— Кроме меня и мальчика, еще один ребенок, но старше гораздо. Шпана местная. Плюс отец пострадавшей девочки. Еще две женщины соседские, у них у самих малые детки были, так что они как фурии на педофила налетели. А с ними один мужик. Но тому лишь бы кулаками помахать.

— В итоге вас было… — Лида начала загибать пыльцы. — Семь человек, так?

— Так.

— Как и нас…

— Кого вас? — не поняла тетка.

— Тех, кто должен ответить за ранее пролитую кровь, — пробормотала Лида и выхватила телефон.

Пошел дождь. Забарабанил по подоконнику. Да так яростно, что Наташа вздрогнула.

Она сидела на диване, завернувшись в плед, и смотрела на рыбок в аквариуме. Она завела их сразу после развода, чтобы успокаивать нервы. От многих слышала, что в качестве релаксанта аквариум особенно хорош. Смотришь, говорили Наташе, как неспешно плавают эти рыбки, и так спокойно становится.

Но ей он не помог. Только лишняя забота появилась: воду менять, рыб кормить, чистить стекло аквариума. Она бы отдала питомцев вместе с емкостью, в которой они обитали, кому-нибудь, да дочка к ним привязалась. Всем рыбкам имена дала. А когда кто-то из них умирал, так сильно плакала, что Наташе приходилось покупать взамен другую. Поэтому в аквариуме всегда плавало не меньше десятка рыб.

Сейчас за их передвижениями Наташа и следила. И, как ни странно, это ее умиротворяло. Она так расслабилась, что чуть не задремала, но по подоконнику забарабанил дождь, и сердце заколотилось сильно-сильно…

Наташа отбросила одеяло, встала. Подойдя к окну, выглянула на улицу. Зарядил! Теперь до утра.

И снова тра-та-та. Только на сей раз барабанили в дверь. Наташа не понимала, зачем стучать, если есть звонок.

Она сунула ноги в тапки — в прихожей ковров не было, а отопление еще не включили — и пошла открывать. Но тот, кто явился с визитом, оказался очень нетерпелив. Он колотил в дверь уже не костяшкой пальца, а кулаком.

— Да что ж это такое? — возмутилась Наташа, бросаясь к двери. Сразу открывать она не собиралась. Мало ли кто там, на лестничной клетке. Но, посмотрев в глазок, поспешно отперла.

На пороге стояла Даша, правая рука Дельфии. Ее короткие волосы были мокрыми. Лицо тоже. Одежда влажной. Когда успела так промокнуть, ведь сильный дождь пошел только что?

Или она давно бродит по улицам под моросью?

— Ты вся мокрая, Даша! — Наталья втащила ее в прихожую за руку. — Ты бы хоть капюшон накинула! — Она начала стаскивать с нее мокрый плащ. — Раздевайся немедленно!

— Ее больше нет, ты знаешь? — прохрипела Даша. Голос у нее почти пропал.

Она позволила себя раздеть. Наташа положила перед ней тапки, намекая на то, что той нужно разуться, и переспросила:

— Кого?

— Дельфии.

У Даши подкосились ноги, и она рухнула вниз. Будто не человек с мощным скелетом, а надувная игрушка, из которой резко выпустили воздух.

Наташа опустилась рядом с ней на колени, заглянула в лицо:

— Еще раз объясни, я не поняла.

— Дельфии больше нет. Она мертва.

— Что с ней случилось?

— На первый взгляд смерть естественная. Так сказали полицейские.

— Но ты в это не веришь?

Даша замотала головой. И мелкие брызги полетели с ее волос на лицо Наташи. Та вскочила, бросилась в кухню и накапала в стакан валерьянки. Разбавив настойку водой, вернулась в прихожую.

— Пей, — сказала она Даше. И сунула стакан ей в руку. Та послушно выпила. — А теперь объясняй.

— Да, она могла умереть в любой момент, — заговорила Даша. — Люди с прогерией, как правило, не перешагивают порог тридцатилетия. У них же не только кожа и волосы стареют. Но и органы. Поэтому Дельфия так торопилась жить. И хотела оставить память о себе в сердцах многих… — Она всхлипнула и закрыла рот ладонью. Да еще и нос зажала. Как будто заперла рыдания. — Ее нашли сегодня мертвой, — произнесла она после затянувшейся паузы. — В том заброшенном доме, куда я отвезла все имущество секты (она дала мне ключ от двери). Дельфия часто бывала в нем. Ее тянуло туда будто магнитом.

— Чувствовала, что умрет там? — предположила Наташа.

— Нет, дело не в этом. Теперь я понимаю, она там встречалась со своим мужиком!

Наташа ушам своим не поверила. Дельфия, основательница секты мужененавистниц, встречалась не с Дашей?

А с мужиком?

— У нее был любимый, — кивнула Даша, отвечая на ее мысли. — Я не видела его никогда. Но слышала о нем. Естественно, только хорошее. Все мужики — козлы, а он — ангел небесный. Единственный, кто, заглядывая за рано состарившуюся грубую оболочку, видит ее настоящую. Молодую, озорную, нежную и прекрасную. И ценит ее душу. Тело для него вторично. Но при этом и не безобразно. То есть он хочет и его.

— Может, он тоже старый?

— Как раз нет. Молод и невероятно хорош собой.