Кузница Тьмы - Стивен Эриксон

признался художник. – Иногда я изображаю то, чего боюсь. Все эти лица – все эти великие тисте, включая и вас, – говорят не только о каждом из запечатленных на портретах, но, увы, в неменьшей степени и обо мне самом.

– Не стану возражать, – ответил Урусандер. – Наверняка это можно сказать обо всех живописцах.

Кадаспала пожал плечами:

– Художнику редко удается скрыть себя в своих произведениях, и любой изъян в исполнении выдает его с головой. Но к числу моих недостатков это не относится. То, как именно я проявляю себя в этих работах, обнаружить не столь легко. И, прежде чем вы спросите, повелитель: нет, в подробности я вдаваться не намерен.

– Полагаю, тем копировщикам в Цитадели вряд ли удастся повторить то, что вы воплотили здесь.

– Думаю, вы правы, повелитель.

– Пожалуй, оно и к лучшему, – проворчал Урусандер. – Идемте поужинаем вместе в последний раз. Как я понимаю, вскоре вам предстоит присутствовать на свадьбе?

Кадаспала поднялся:

– Да, повелитель. Моя сестра выходит замуж.

Они направились к выходу из гостиной.

– Что ж, Андарист – вполне достойный выбор.

– Вряд ли кто-то станет это отрицать, – ответил художник, радуясь тому, с какой легкостью слова эти сорвались с его губ.

– Ваша сестра стала настоящей красавицей. По крайней мере, так мне говорили.

– На самом деле так оно и есть, повелитель…

На свете всегда хватало тех, кто боялся одиночества, но Крил себя к таковым не причислял. Он сидел верхом на лошади; со всех сторон простирались бесплодные холмы; траву шевелил теплый ветерок, подобно дыханию довольного бога. Возле груды занесенных землей камней виднелась россыпь белых костей, а на одном из валунов, словно бы возвещая о торжестве добытчика, лежали ветвистые рога самца экаллы, убитого охотником много лет тому назад.

Крилу подобный триумф казался до боли бессмысленным. Древняя традиция охоты была возведена в ранг некоей добродетели, расцвеченной в цвета отваги, терпения и искусства. Она также символизировала лежащую на бьющемся сердце земли ладонь, пусть и скользкую от крови. Этакие состязания – или поединки – между тисте и представителями животного мира; хотя на самом деле назвать таковыми их было сложно: какие уж там поединки. Несомненно, охота была жизненной потребностью, но лишь до тех пор, пока не начала означать нечто большее, чем добычу пропитания. Теперь же, давно перестав быть необходимостью, она воспринималась как некий чудовищный обряд.

Крилу казалось странным, что столь многие мужчины и женщины, далеко не первой молодости, все еще нуждались в подобного рода обрядах, как будто без них им грозило застрять где-то на этапе перехода из детского состояния во взрослое. Он прекрасно понимал то возбуждение, которое приносила охота, этот сладостный азарт преследования, но не видел ни малейших причин для того, чтобы охотиться самому – в отличие от многих своих знакомых.

«Что есть для нас охота? Подготовка к войне? Кровь, угасающий взгляд убитой добычи… неужели чужие страдания приводят нас в столь жуткий восторг? Какие низменные чувства охватывают нас в такие моменты? Почему их вкус не становится невыносимо горьким?»

Крил не обнаружил ни единого следа живых экалл, хотя и уехал достаточно далеко от дома Энес, от печального Джайна и его восторженной дочери, от мира свадеб, заложников и постоянно растущей напряженности среди высокородных; но даже здесь, среди холмов под бескрайним небом, его отыскали собственные сородичи с этими их трофеями смерти.

Много лет назад, когда Крил был еще достаточно юн, чтобы мечтать, он воображал, как отправляется на поиски нового мира, где нет тисте, нет цивилизации, где он будет жить один и никто не станет ему мешать – а может, даже и не один, поскольку иной раз представлял рядом и спутницу, которая разделит его великие приключения. Тот мир чем-то напоминал прошлое, но такое, которого не видел ни один тисте, и от этого казался девственно-чистым. Уж лучше быть добычей, чем хищником: когда юноша грезил, он словно бы сбрасывал с себя шкуру дерзкого убийцы, отчего его пробирал страх и кидало в дрожь.

В минуты слабости Крил продолжал тосковать по тому миру, где свобода была связана со вполне понятным риском, и когда молодой Дюрав выезжал за пределы владений дома Энес, как в этот раз, забираясь как можно дальше в глушь (тут еще кое-где остались дикие места), то обнаруживал, что ищет вовсе не экалл или их следы, не волков на горизонте или в долинах, не зайцев и ястребов, но прошлое, которое, как он знал, потеряно навсегда. Хуже того, ни для него самого, ни для его народа в этом прошлом не было места, и оно оставалось неведомым навеки.

Его готовили к войне точно так же, как учили охотиться и убивать, и все эти умения считались необходимыми, чтобы стать взрослым. До чего же печально.

Лошадь беспокойно повела ушами. Крил приподнялся на стременах, вглядываясь в горизонт в той стороне, где что-то внезапно привлекло ее внимание.

С севера приближался отряд всадников. Их внешность поразила юношу. Он видел, что это тисте, в доспехах, но с непокрытыми головами и притороченными к седлам шлемами.

Единственным относительно недалеким поселением здесь была Обитель Седис, которая находилась не менее чем в трех днях пути на северо-запад. К тому же этим всадникам явно пришлось пересечь Дорсан-Рил, что было сложно в любое время года. Намного проще было бы оставаться на дороге по другую сторону реки, проехав мимо Обители Драконс, а затем дальше в Харканас. Какой смысл рисковать, если на юге есть надежные мосты?

Крил лихорадочно пытался вспомнить, кто же сейчас размещается в Обители Седис. Крепость эта была возведена в конце войны с джелеками, и там располагался постоянный гарнизон с тех пор, как побежденные дикари решили возобновить свои набеги, словно бы поражение, которое они потерпели, ничему их не научило.

Всадники приближались, но без особой спешки. Казалось, будто они вели с собой около двух десятков пеших.

Развернув лошадь навстречу вновь прибывшим, Крил мгновение поколебался, а затем поехал им навстречу. Приблизившись, юноша понял: пешком за всадниками шли дети, причем, что еще удивительнее, все они до единого были джелеками.

Никаких оков на пленниках он не видел. Каждый ребенок сгибался под тяжестью мешков из шкур, вероятно с вещами.

Отряд всадников-тисте состоял из пары десятков рядовых солдат, сержанта и ехавшего впереди капитана, который не сводил с Крила напряженного взгляда, но, похоже, не увидел для себя ничего подозрительного и, заметно расслабившись, поднял руку, останавливая остальных.

– Ну и далеко же ты забрался, парень, – сказал он. – Скачешь с посланием в Обитель Седис?

Крил