Расколотая свобода - Шейн Роуз

Все скоро закончится. Нам нельзя.

– Мы будем вместе вечно. Ты навсегда останешься моей. Больше никакого массажа. Никаких других мужчин. Ничего. Это тело – мое, – я поднял ее на руки, побуждая обхватить ногами за талию, и притянул ближе. Мне хотелось лишь одного: обладать ею до конца жизни. Затем прижал ее к двери, сливаясь с ней в единое целое.

Впиваясь пальцами в мягкие бедра, я больно посасывал чувствительную часть ее шеи, вдыхал исходивший от нее аромат и изо всех сил старался удержать девушку, которую не мог потерять снова, даже если она запрещала себе соглашаться на это.

Потому что я чувствовал.

Я видел, как она ускользает от меня.

В наших отношениях появилась горечь, и я не знал, как исправить ситуацию. Делайла оказалась права. Я привык разрушать и уничтожать, но она считала, что я способен исцелить, вот только сам не понимал, как помочь нам, когда мы еще даже не были сломлены.

Даже несмотря на то, что ее тело реагировало на меня, душа и сердце пытались отстраниться. Делайла искала разные причины, пробовала нащупать тьму и боль, чтобы поставить их между нами, а я не мог контролировать происходящее, мне оставалось лишь делать это единственно известным мне способом.

И позволить всему идти своим чередом.

Поднял ее и уложил спиной на массажный стол. Она повернула голову и посмотрела на меня, из-за чего темные локоны рассыпались по плечам и упали со стола. Лишь на мгновение я позволил себе насладиться ее красотой, пока она тяжело дышала, не сводя с меня взгляда. Я подмечал, как розовеет кожа, когда я прикасаюсь к ней, как она сгибает колени и опускает руку себе между ног, прикусывая губу, словно не может не касаться чувствительных мест и не в силах ждать, пока это сделаю я. Делайла плавно двигалась в неведомом, завораживающем меня ритме. Ее яркие карие глаза гипнотизировали меня, и я схватил свечу, а потом поднес ее к животу Делайлы.

Открыл рот, желая еще раз напомнить.

Но она опередила меня.

– Данте, я помню стоп-слово.

– Если я потеряю тебя, Лайла, знай: я сделаю так, чтобы ты запомнила меня, – сказал я, а потом поднял свечу на высоту примерно тридцати сантиметров и начал лить горячий воск ей на живот, потому что знал – с такой высоты жжение будет минимальным. И все же я хотел, чтобы она поэкспериментировала с болью и позволила мне отметить красным ее безупречную кожу, а потом уничтожить боль с помощью удовольствия.

Слеза скатилась по ее щеке, когда она кивнула, а я сдерживался, чтобы не упасть на колени и не умолять ее о прощении.

При звуке вздоха, который она издала, когда я провел пальцем по ее складочкам, позволяя воску капать на живот, мой член тут же стал твердым, и я понял – совсем скоро мне захочется оказаться внутри нее.

– Этот звук мой. И всегда будет моим, Лайла.

Она кивнула, наблюдая за тем, как застывает воск, и ерзая под моими пальцами.

Я снова наклонил свечу, и воск потек по ее груди, соскам и вокруг них.

– Следующим звуком будет твой крик.

– Данте, я не кричу в общественных местах, – прошептала она.

– Сейчас начнешь, маленький Ягненок. Будь хорошей девочкой, раздвинь ноги, – она хныкала, словно не могла этого сделать, словно была выше этого, но ее тело тут же подчинилось. – Какой славный маленький Ягненок. И только посмотри на эту милую розовую киску. Цвет, который я вижу во всех своих снах. Черт, ты заслуживаешь всего, что я сейчас дам тебе. Всегда заслуживала. Ты моя хорошая девочка, моя самая лучшая девочка… Только моя.

Я снова наклонил свечу, и воск упал на ее клитор.

В вырвавшемся из нее звуке смешались боль и наслаждение. Он был достаточно громким, чтобы его услышал весь отель, и я тут же согнул пальцы, касаясь ее точки G. Ее киска пульсировала, соки стекали с моих пальцев на запястье и вниз по предплечью.

– Я только начал, – сказал Делайле, когда ее тело расслабилось.

Она была настолько красивой, что ее стоило сфотографировать и поместить в чертов музей, музей Совершенства, и доступ туда должен быть открыт только мне. Я бы купил все здание целиком, чтобы иметь возможность вечно наслаждаться этой картиной.

Я расстегнул брюки и надавил штангой на члене на полоску воска на ее клиторе.

– Господи, Данте, это слишком.

– Нет, не слишком, – ответил я, хотя и сам едва сдерживался.

Вместо того, чтобы бороться за любовь, мы сдавались на милость похоти.

При мысли о том, что Делайла может исчезнуть из моей жизни, мне захотелось заклеймить ее, заставить снова и снова выкрикивать мое имя. Я перевернул ее на живот и надавил на спину. Затем резко и грубо вошел в нее.

В тот момент я потерял контроль. Схватив Делайлу за волосы, я дернул ее к себе. Она выгнула спину, ее задница подпрыгивала от моих движений. Другой рукой я потянулся к ее груди, ущипнул покрытые застывшим воском соски и перекатывал их между пальцами, пока воск не упал и не остались ощущения лишь от прикосновения кожи и моих пальцев.

– Данте… Мне страшно, – хрипела она, встречая мои неистовые толчки.

В качестве наказания я шлепнул ее по заднице.

– Ты сильная, Лайла. Ты не боишься. Лучше преодолей свой страх передо мной. Мы справимся. Я с тобой.

Она прикусила губу, а затем подняла взгляд. Я увидел его отражение в декоративном зеркале: карие глаза горели решимостью, но в них блестели непролитые слезы страха.

– Семь, детка. Смотри на меня.

– Семь, и окажешься в раю, – она сделала глубокий вдох, и я потерялся во вкраплениях золотого и зеленого, пока мы дышали вместе. Семь вдохов. Семь мгновений. Мы пытались надышаться друг другом, а потом дали волю чувствам. Я трахал ее как в последний раз, надеясь, что он станет одним из первых.

А потом мы оба испытали райское наслаждение.

Но кто бы мог подумать, что пройдет всего семь дней, и, потеряв ее, я узнаю, что такое ад.

* * *

Она заснула у меня на руках, когда я нес ее через весь отель в номер. В чертовой простыне из спа-салона.

После моего отъезда персонал ждало повышение зарплаты, что должно было произойти очень скоро.

Наш общий пузырь, в котором я удерживал ее, должен был вот-вот лопнуть. Нашему дому из стекла предстояло разлететься вдребезги. Свобода, пусть и ограниченная, которую я дал ей, скоро должна была превратиться в полную изоляцию.

Я дал ей пару часов