Кошка в светлой комнате - Александр Бушков

Он нахлобучил шлем и поскакал следом, во весь голосвыкрикивая фамильный девиз. Дракон мчался быстро, но конь несся быстрее, ирасстояние меж ними сокращалось, доги настигли детенышей, вцепились в них, и поземле покатились два рычащих и шипящих клубка. Рыцарь проскакал мимо них, клоняк земле трехгранный наконечник копья. Дракон остановился с маху, пробороздилзадними ногами землю, повернулся – наверное, спасать детенышей. Он и рыцарьоказались друг против друга.

Сейчас ощеренная пасть изрыгает огонь, и нужно изловчиться,подставить коня, загородясь его грудью и щитом…

Но не было огня, и рыцарь с налета ударил, целя копьем впасть, усеянную не страшными клыками, а довольно мелкими зубками. В последниймиг дракон успел увернуться, и трехгранное острие вошло ему в шею – легко,словно в мешок с пухом, а в следующий миг добротно просушенное древко с хрустомпереломилось, конь пронес рыцаря мимо, но он тут же развернулся, вытащил меч,занес его…

И тут же натянул поводья. Дракон бился на земле,перекатываясь и выгибаясь, шипя и вереща мерзко, громко, жалобно, темная кровьсгустками брызгала во все стороны, хлестал хвост, шипение сменилось хрипом, ирыцарь рванул коня в сторону. Чтобы случайный удар хвоста не переломалблагородному животному ноги. Дракон барахтался все медленнее, а там и вовсезавалился на спину, показав грязно-желтое, совсем как у тех, маленьких ящерициз рва, брюхо. Четырехпалые лапы еще дрыгались, ощущение страшного обмана,бесцельности и бесполезности предприятия пронзило рыцаря, движения агонизирующегочудовища, которое вовсе не было чудовищем, становились все более вялыми, и,спасая что-то в себе, рыцарь соскочил с седла, подбежал, обеими руками вскинулмеч и опустил его со всей силой, на какую был способен.

Снеся голову, лезвие косо ушло в землю, рыцарь схватился зарукоять сильнее, едва удержав равновесие. Хлынувшая кровь испачкала его с ногдо головы. Вот так просто? И все? Но…

Он выпустил рукоять и стащил шлем, превозмогая истерическийхохот. Оглянулся. Доги рвали неподвижных детенышей, шагом приближался Адриан скоротким мечом в опущенной руке, и лицо у него было словно бы мертвым, пустым.Рыцарь знал, что у него самого точно такое же лицо, не отражающее ни радости,ни даже безмерной опустошенности. Потому что к такому вот повороту событий он,победитель последнего в Европе дракона, никак не был готов. Можно и невспарывать брюхо этой твари, оказавшейся столь беззащитной, – навернякатам не окажется ничего, кроме листьев, ветвей, травы да мышей, быть может.Какие там останки предшественников…

Никаких сомнений – эта голова, эти лапы, этот хвост как двекапли воды походили на красовавшиеся во многих замках, и такая же в точностишкура пошла на конские чепраки и носимые поверх доспехов плащи. Другого родадраконов не существовало в природе, следовательно, все прошлые победы былистоль же молниеносными и легкими. Дикий кабан не в пример опаснее…

Один из мифов, на которых покоилась слава рыцарства,рассыпался для него прахом, как для всех его предшественников. Такой вот драконтакое вот заблудившееся в настоящем порождение прошлого. И впереди лишь двапути – разоблачить все, выступить против всего рыцарства, столкнувшись при этомс таким жестоким клубком ущемленных интересов, развенчанной славы, обид излости, что при одной мысли об этом хочется выть. Или – оставить все, как есть,презирая себя, но не вызвав презрения окружающих и предшественников в качествепредателя рыцарского сословия. Два пути, две дороги. «О да, графиня, это былатяжелая работа, сначала из смрадной пасти вырвалось пламя, но мой щит былпрочен, а меч остер…» Теперь не грех и отправиться ко двору, теперь гордаяБланка… Теперь он – победитель дракона, что влечет…

Господи, стоном хлынуло из горла, из сердца, из души, нуобъясни же, зачем ты затеял все это?! Или, что еще страшнее, ни ты, ни дьяволздесь абсолютно ни при чем, и наш выбор – исключительно наш выбор?

Он застыл, как аляповатая статуя, – герой, и у его ногповерженный дракон. Доги недоуменно ластились к нему, тычась окровавленнымимордами.

Не хотелось жить. Он был несчастен – его мечты сбылись.

1988

Дерзновенны наши речи,

Но на смерть осуждены

Слишком ранние предтечи

Слишком медленной весны.

Д. Мережковский

Как оно порой и получается – минутное утреннее раздражение,приступ недовольства влекут за собой новые, одно цепляется за другое,накапливается, и в конце концов тебя уже начинает злить каждая мелочь, все, чтопроисходит вокруг, приводит в ярость. Жермена захворала женским и отказала,шпорой порвал почти новый плащ, под ложечкой покалывало от чересчур жирногожаркого, вино кончилось, ехавший слева отец Зоффруа сидел в седле, как собакана заборе, а капитан Бонвалет, прихваченный как знаток всего, что имеетотношение к морю, раза два пробовал завязать разговор, и пришлось громкопослать подальше этого широкомордого пропойцу, родившегося наверняка вкакой-нибудь канаве, без плаща было зябко, поговаривали, что скоро начнетсяновый поход во Фландрию, что означает новые расходы при весьма зыбких надеждахна добычу – что-то все фландрские походы кончаются в последнее время плохо…Словом, де Гонвиль чувствовал себя премерзко. Сидеть бы у огня, прихлебываяподогретое вино, да ничего не подела-ешь – королевская служба. Этот участокпобережья был в его ведении, и каждое происшествие требовало его личного присутствия.Приказ. Напряженные отношения с Англией, в связи с чем предписываютсяповышенная бдительность и неустанное наблюдение. Приказы не обсуждаются, а то,что отношения с Англией вечно напряженные, что при серьезном вторжении,произойди оно здесь, де Гонвиля с его людьми втопчут в песок, ничего они несделают и никого не успеют предупредить – такие мелочи не заботят тех, ктоотдает приказы. Хорошо еще, что де Гонвиль обладал правом своей властьюнаказывать подчиненных. И если дело снова не стоит выеденного яйца – бытьарбалетчикам поротыми. В интересах повышенной бдительности, чтобы не путалитаковую с глупой подозрительностью. Если снова что-то вроде давешней лодки срыбаками-пьянчужками, которых только недоумок Пуэн-Мари мог принять заанглийских шпионов, – долго чьим-то задницам не общаться с лавками. ДеГонвиль заранее настраивал себя на ругань, благо долго стараться не было нужды,он и так почти кипел, косясь на отца Жоффруа – того бы он выпорол с отменнымудовольствием и самолично. Хорошо, что даже святая инквизиция не способнапроникать в мысли на тысяча триста семнадцатом году от рождества Христова…

Всадники проехали меж холмов, и перед ними открылся песчаныйберег, за которым до горизонта катились серые низкие волны Английского канала.И небо было – сплошная серая хмарь. Иногда де Гонвилю приходило в голову, что ваду нет ни огня, ни котлов с кипящей смолой – и только бесконечные дюны, сераяпелена вместо неба, серое море, серый воздух и Вечность. После долгой службы наэтом паршивом побережье ничего в таких мыслях удивительного нет. Просто ничегоболее отвратительного человек уже не в состоянии представить себе, и грех егоза это осуждать, попробовали бы сами послужить здесь…