Потерянная сестра - Люсинда Райли

новости пришли через несколько дней, когда в графстве Корк было объявлено военное положение. Это означало, что любого мужчину могли остановить и обыскать; если при нем находили оружие или бое припасы, его немедленно арестовывали и подвергали военно-полевому суду. Признанных виновными часто расстреливали. Также по всему графству был введен комендантский час, и никому из ирландцев не разрешалось покидать свои дома между восемью вечера и шестью утра.

– Но что, если член семьи умирает в соседней деревне или даже на соседней улице? – спросила Нуала, показывая Финну газету «Корк экземинер», где были напечатаны новые распоряжения.

– Патруль немедленно арестует тебя. – Финн пожал плечами.

– Здесь говорится, что могут арестовать за укрывательство подозреваемого волонтера, за «праздношатание» или просто за руки, засунутые в карманы… – Нуала с отвращением покачала головой.

– Хорошая новость состоит в том, что все горожане и сельчане еще больше возненавидели британцев за эти новые постановления. По словам Кристи, к нему обратилось около сорока добровольцев, желавших записаться в ИРА. Мы победим в этой войне, Нуала, клянусь, так и будет.

Финн продолжал регулярно уходить после наступления темноты, несмотря на комендантский час, в течение которого «черно-коричневые» и эссекцы патрулировали улицы и терроризировали местных жителей. Настояв на том, что она останется дома, а не отправится на ферму, Нуала проводила вечера за работой над лоскутным одеялом для Ханны. По крайней мере, она знала, что здесь всегда может обратиться к Кристи, которому из-за комендантского часа приходилось ночевать в помещении над пабом. Но когда позволяло время, Нуала ездила на велосипеде к своей семье за поддерж кой и утешением.

– Иисусе! Ты видела это?! – Дэниэл хлопнул газетой по столу и указал мозолистым пальцем на заголовок. – Как он мог так поступить с нами, когда мы все сражаемся за освобождение его паствы от британской тирании?

Члены семьи собирались вокруг, обсуждая прочитанный в газете указ епископа Коркского, где было сказано, что любой католик, принимающий участие в засаде, будет признан виновным в убийстве и отлучен от церкви.

– Иисус, Мария и Иосиф! – пробормотала Эйлин. Она перекрестилась и тяжело опустилась на табурет. – Почти все наши волонтеры – католики! Когда они сражаются за свободу, им нужно чувствовать, что Бог на их стороне, а не закрывает им путь на небеса и низвергает в преисподнюю!

– И это все, что он может сказать после того, как «черно-коричневые» сожгли половину Корк-Сити! – Дэниэл сплюнул на пол.

– Думаешь, он подписал это под прицелом британской винтовки? – спросил Фергус.

– Возможно, ты прав, но я более чем уверен, что за это небесные врата захлопнутся перед ним, а не перед нашими храбрыми мужчинами и женщинами.

– Но они все равно будут сражаться? – спросила Нуала.

– Разве это помешает тебе делать то, чем ты занимаешься? – Дэниэл посмотрел на нее. – Разве это остановит любого из вас?

Брат и сестра переглянулись.

– Меня это точно не остановит, – сказал Фергус.

– Как и меня, – прошептала Нуала и потянулась к материнской руке за утешением.

Нуждаясь в обществе членов семьи после таких новостей, Нуала решила остаться на ночь. Ханна вернулась из магазина, и после ужина сестры поднялись наверх поговорить друг с другом.

– Как поживает твой будущий муж? – поинтересовалась Нуала после того, как они улеглись на кровать.

– Когда мы сегодня расстались, он ушел на мессу. – Ханна вздохнула. – Сказал, что ему нужно время, чтобы подумать над декларацией епископа. Я уже говорила тебе, что вера Райана может посрамить нас всех.

– Он считает этот указ правильным?

– Он говорит, что указ хотя бы удержит некоторых волонтеров от насилия, и это хорошо. Он хочет мира, Нуала. Вот и все.

– А Райан знает, что большинство из приглашенных на его свадьбу являются волонтерами ИРА?

– Я ему не рассказывала, и все остальные тоже молчат. Он имеет право на свое мнение. – Ханна предостерегающе взглянула на сестру. – Он все равно желает свободы для Ирландии, но имеет другие взгляды на достижение этой цели.

– Значит, мы будем просто сидеть и ждать, пока военные не перебьют нас всех, так? Я хотела бы показать ему кое-какие депеши, подписанные его героем, Майклом Коллинзом. Это он задумал идею формирования «летучей бригады», и…

– Думаешь, я этого не знаю? Но что я могу поделать? Через несколько дней я выхожу замуж за Райана, и этим все сказано.

* * *

Утром перед свадьбой Ханны в дверь коттеджа постучались. Когда Нуала открыла дверь, то увидела свою подругу Люси из Большого Дома.

– Здравствуй, Люси, рада видеть тебя. Зайдешь ненадолго?

– Я направляюсь на работу, но решила, что должна заглянуть к тебе и рассказать, прежде чем ты услышишь об этом от кого-то еще.

– В чем дело? – спросила Нуала, когда Люси последовала за ней в дом. Ее подруга, имевшая довольно хрупкое телосложение, теперь была похожа на испуганную птичку.

– Ох, Нуала… Думаю, тебе лучше присесть. У меня есть тяжелое известие для тебя.

– Что? Что случилось?

– Не знаю, как лучше сказать, но вчера… из комнаты молодого хозяина донесся громкий хлопок. Ее милость помчалась вверх по лестнице, но выстрел был в голову, и… его уже нет.

– Что? – Нуала в смятении затрясла головой. – Кого уже нет?

– Филиппа. Он взял свой служебный револьвер из ящика стола и выстрелил себе в голову. Мне очень жаль, Нуала. Я знаю, как нежно ты относилась к нему.

– Нет, – прошептала Нуала. – Почему? Ему становилось лучше, он начал самостоятельно ходить, выходил на улицу, и…

– После твоего ухода этого больше не было, Нуала. Морин поручили ухаживать за ним, пока леди Фицджеральд старалась найти новую сиделку. Морин говорила, что он сидел в кресле-каталке, глядел в окно и отказывался разговаривать с ней. Леди Фицджеральд так встревожилась, что вызвала врача, который прописал Филиппу какие-то таблетки, но…

– Как… она?

– Она заперлась в своей спальне и никого туда не пускает. Ты лучше многих понимаешь, как она любила этого паренька.

– Да, и… ох!

Голос изменил Нуале; она уронила голову на руки и расплакалась.

– Слушай, мне нужно идти, но я могу позвать соседку, чтобы она посидела с тобой.

– Нет! Никто не должен видеть, что я горюю по нашему врагу, Люси.

– Ты права, – согласилась Люси. – Береги себя, Нуала, и… мне очень жаль.

После ухода Люси Нуала забралась на велосипед и поехала в единственное место, где она надеялась обрести хоть какое-то утешение. Под холодным декабрьским дождем, промочившим ее до костей, она смотрела на голые ветви старого дуба.

– Филипп, если ты можешь слышать меня там, это я, Нуала, – прошептала она. – Мне жаль, мне так жаль, что пришлось покинуть тебя, но