Прости за любовь - Анна Джолос

class="p">— Позвони и узнай.

— У меня нет её номера.

Усмехнувшись, киваю.

— Сложно сказать?

— Не уверена, что тебя это по-настоящему волнует.

— Волнует. Не нужно делать из меня монстра. Марсель употреблял что-нибудь вчера или сегодня? — интересуется тоном прокурора, когда поднимаемся по лестнице.

— Почему ты мне задаёшь этот вопрос?

— Очевидно потому что ты знаешь ответ, — отбивает бывшая подруга рикошетом. — Так что? Да/нет?

— Нет.

— Наверное, только поэтому он здесь. Раздражённый, агрессивно настроенный, но здесь.

— Ему очень тяжело сейчас.

— Ты считаешь, я этого не понимаю? Вообще-то, я довольно тепло отношусь к его семье.

Оно и видно. Приходила в больницу. Лично звонила его матери.

— Нельзя перенести оставшиеся концерты на будущий год?

— Джугели, — поджимает губы, — если бы ты знала, сколько их было перенесено…

— Тогда его отец не находился между жизнью и смертью.

— Думаешь, кого-то всерьёз беспокоят наши личные проблемы? Гендиректора лейбла, организаторов, людей, купивших билеты. Я итак наизнанку с АВГУСТА выворачиваюсь, то и дело прикрывая Марселя со всех сторон.

— Месяц целенаправленно подчеркнула? — выгибаю бровь, глядя ей в глаза.

— Всем прекрасно известно: Марселя понесло после твоего появления, — отзывается, воинственно выдержав взгляд.

— Он действительно хочет уйти из группы?

— Большей глупости и представить нельзя.

В этом я с ней согласна.

— Это будет конец для «Города». Нового солиста не примет ни коллектив, ни поклонники.

— Ребята говорили с ним на эту тему?

— Марсель в пух и прах разругался с каждым из них.

Оно и заметно. Парни даже не поздоровались друг с другом. Просто начали играть песню сначала.

— Паше и тому досталось. На прошлом концерте они чуть не подрались.

— Из-за чего?

— Из-за бутылки. Которая стала для Кучерявого дороже друзей, — констатирует, глядя на сцену.

— Не надо так. Это неправда.

— Послушай, — поворачивается ко мне. — Отрадно, конечно, что ты снова появилась в его жизни, в контексте того, что он этого очень ждал, но давай скажу, как есть…

— Говори, — прищуриваюсь.

— Ты опять всё пропустила. Уже по традиции.

Намекает на аварию, разумеется.

— А если без яда?

— Я про очередной тяжёлый период. Ты и представить не можешь, в каком состоянии мы его видели. Под чем и как часто, — делает многозначительную паузу. — Сколько раз он пропадал. Сколько раз мы его искали, забирали чёрт знает откуда. Сколько разговаривали, уговаривали обратиться к врачу. А как к этому самому врачу возили кодироваться? Дважды! Второй раз чуть ли не насильно скрутив.

— И чем это кончилось? Человек должен сам осознать, что ему нужна помощь.

Илона опять натянуто улыбается.

— Хорошо умничать со стороны, верно? Тебя ведь всё это не коснулось. Меня, как друга и концертного директора, да. Ребят, как друзей и участников группы, естественно, тоже.

— Пусть меня не было рядом тогда, но сейчас я с ним и постараюсь сделать всё, что от меня зависит.

— На сколько ты приехала? — осведомляется вдруг. — Пробудешь в Москве до Нового Года? Или, может, задержишься на месяц, а потом исчезнешь? Когда назад в Испанию, Тата?

Звучит как издёвка, но я понимаю, почему она язвит. Имеет, в общем-то, право.

— Я в Испанию не вернусь.

Илоне не удаётся скрыть удивление. Судя по выражению лица, на такой ответ она вряд ли рассчитывала.

— А твои отношения с тренером?

Не берусь предполагать, откуда ей о них известно.

— Нет никаких отношений. Я поставила точку. Ещё в конце лета, после встречи с Марселем.

Осознанно даю это пояснение. Хочу, чтобы она знала: моему сердцу тоже дорог этот парень.

— Значит насовсем перебралась в Москву?

То ли я жутко мнительная, то ли в её глазах наблюдаю нечто, похожее на окончательное крушение надежд.

— Не хочу загадывать, но вполне возможно.

Она кивает и какое-то время молчит.

Явно расстроена. Ошарашена. Шокирована.

Но Вебер — это Вебер. В какую-то секунду она собирается и, вскинув подбородок, произносит:

— Что ж. Тогда терпения тебе и любви вашему союзу. Главное — взаимной, — добавляет едва слышно, а затем уходит, оставляя меня одну.

Минуты идут, а я так и сижу в растрёпанных чувствах.

Особенно не по себе становится, когда слышу песню, написанную Абрамовым после нашей встречи на теплоходе.

А всё потому, что в этой песне нас, очевидно, трое…

— Ты прости за любовь мою к ней

Не убить, ведь она яда сильнее

Не испить, она глубже, чем океан.

Не забыть. Без неё я безумен и пьян.

Ты прости. Не стереть. Помню эти глаза

В них мой ад и рай, в них моя весна

Не вини. Ты себя, это я — мудак

Так хотелось иначе, но пусть будет так

Ты права: травит душу, но мне это нужно

Стать нормальным? Прости. Мне это чуждо

Я помешан, разбит, потерян и болен

Моё сердце в крови, мои чувства в ноль…

Мазохист? Да, быть может, но всё же

Как с тобой, чёрт возьми, мы в этом похожи

Ждём тепла там, где в минус лютая стужа

И отчаянно так… Просто хотим быть нужными.

Ты прости за любовь мою к ней

Не убить, ведь она яда сильнее

Не испить, она глубже, чем океан.

Не забыть. Без неё я безумен и пьян.

Глава 29

В какой-то момент репетиция то ли заканчивается, то ли прерывается. Гитары не играют, барабанная установка молчит, но слышатся голоса.

Что-то не так.

Вижу, что парни скучковались и разговаривают на повышенных тонах, выясняя отношения.

Что конкретно там происходит, понять отсюда невозможно. Однако догадаться, чем всё может закончиться, нетрудно. Поэтому я, вскочив с места, тороплюсь спуститься вниз, по памяти придерживаясь того маршрута, который показала Вебер.