Прости за любовь - Анна Джолос

class="p">— Оденься.

Мелькает красным пламя зажигалки.

Подходит к окну. Приоткрывает его, запуская в комнату морозный воздух. Курит, игнорируя пожарную сигнализацию, расположенную на потолке. Я же в это время трясусь под одеялом, как осиновый лист, и пытаюсь внешне сохранять образ роковой соблазнительницы.

Смешно.

— Не получается сосчитать? — по-своему интерпретирую отсутствие ответа.

— Спи, — произносит убито, затушив окурок о края стакана.

Закрывает окно. Поворачивает ручку. Задёргивает шторы.

По силуэту улавливаю, что двигается в сторону дивана.

Да. Так и есть. Укладывается там.

— Где ты был?

— Прошёлся по Невскому.

— Ясно, — выдерживаю паузу, а потом продолжаю: — Согласен со своим другом? Насчёт данного мне определения. Только говори, пожалуйста, правду.

Хочу знать, как есть. Мне важно.

— Нет.

— Тогда зачем ставишь вровень с другими?

— Извини за те слова.

Понимает, что обидел. Уже хорошо.

Нащупываю футболку, одеваюсь и отползаю к изголовью.

— С Бланко мы рассталась ещё в начале осени. Когда я вернулась в Барселону. После встречи с тобой.

Молчит, никак не реагируя на это дополнение.

Ладно. Раз так…

— Ты просил показать, чему научилась, — сосредотачиваюсь на люстре, очертания которой начинаю различать в темноте.

— Давай не будем развивать эту тему.

Снова злится, как мне кажется.

— Ты ревнуешь? Представляя, что я с кем-то…

— Замолчи, — перебивает, не позволяя закончить фразу.

Улыбаюсь.

Так и есть. Ревнует.

— Разочарую тебя, Марсель. Я ничего не умею, — признаюсь откровенно. — Ни с кем не вступала в такие… отношения, — впиваюсь ногтями в кожу бедра, дабы голос не дрожал от смущения.

Снова тишина.

Не верит мне?

— Так произошло не только потому, что отец воспитывал во мне уважение к традициям. Не из-за предрассудков, нет. Причина в том, что я никогда не чувствовала желания перейти эту черту. Не ощущала, что рядом человек, с которым я могла бы… Ну ты понимаешь, — сглатываю, переворачиваясь набок. — Или нет, — подкладываю ладонь под подушку. — У вас, мужчин, по-другому всё устроено. Можно любить одну, а «катать» на мотоцикле всех подряд.

Горечь не спрятать за усмешкой.

— Это ничего не значило, Тата.

Закрываю глаза.

«Тата», произнесённое его голосом, — самое прекрасное из того, что можно услышать.

— Я не осуждаю. Не имею на это никакого права, но если ты хотел сделать мне больно, знай: у тебя получилось.

Я ведь тогда реально мучилась и страдала. Очень тяжело было видеть всех этих девчонок рядом с ним.

— Ты отплатила мне сполна.

Снова у окна маячит. Собирается курить. Потом то ли передумывает, то ли что. Сигарету так и не поджигает.

— Марсель…

— Спи, пожалуйста, умоляю.

Замолкаю.

Тихо плачу.

Сердце кровоточит.

Люблю его. Впервые в полной мере ощущаю это так сильно и предельно чётко, что невероятно страшно становится.

Страшно снова потерять друг друга и страшно узнать, что не испытывает тех чувств.

Что нет их больше.

Что всё умерло.

— Замёрзла?

Наверное, слышит, как рвано я хватаю губами воздух.

— Да.

— Там в шкафу есть ещё одно тёплое одеяло. Принести?

— Нет. Мне не нужно одеяло, — шепчу я тихо. — Мне нужен ты…

Глава 30

Марсель

Это её «мне нужен ты» — контрольный выстрел в моё измученное, израненное больной любовью сердце.

Башкой понимаю, что сейчас я в том состоянии, когда следовало бы держаться подальше, но… Держаться подальше после всего того, что она сказала, просто невозможно.

Так и не покурив, забираюсь в постель.

Ошарашенный прозвучавшими признаниями, не соображающий от слова совсем, заключаю девчонку в тесные объятия. Втягиваю носом запах её волос. Закрываю глаза.

Непроизвольно прокручиваю на повторе визуальную картинку.

Как швыряет мне в морду футболку, оставаясь в одном белье.

Позволяет детально разглядеть в свете фонарей изгибы идеального тела.

Как срывает покрывало. Ложится в мою постель. Смотрит на меня и продолжает раздеваться под одеялом, воплощая в реальность самую желанную фантазию моей юности.

Как произносит решительно: «Иди сюда. Утешать буду».

Я охренел от происходящего. Словил лютый ступор и чуть было не пришёл к выводу, что поймал жёсткую галлюцинацию, употребив что-то. Хотя ничего ведь не употреблял.

Чуть не сделал это, если честно. Даже достал на Некрасова у знакомого «волшебную пыль», но занюхать её в итоге не смог.

Спасибо отцу. Вспомнил его слова и так мерзко в ту секунду от самого себя стало…

Разозлившись, вышвырнул в воду вожделенную хуету и попилил оттуда прочь. Просто тупо бродил по улице до тех пор, пока конкретно не замёрз, а затем вернулся в отель. Вообще не ожидая, что Тата будет здесь. Зная её характер, на сто процентов был уверен, что уехала после всего того звездеца, что я устроил.

Приоткрываю отяжелевшие веки, поскольку моя заноза, закопошившись, поворачивается ко мне.

В её глазах стоят слёзы. И мне не нравится их видеть. Не хочу, чтобы она плакала.

— Прости меня, Марсель.

Стираю пальцем влагу с её скулы.

— Если бы я могла остаться с тобой после аварии, я бы…

— Останься сейчас.

Мысли в голове шальным потоком бьются друг о друга. Неважно, что было в прошлом. Есть настоящее. Есть будущее.

«С Бланко мы расстались в начале осени. После встречи с тобой».

Знай я об этом раньше, забрал бы её из Испании ещё в сентябре. А то напридумывал себе, что она строит с этим Хуаном любовь-семью. Не считал возможным вмешиваться в её жизнь столько лет спустя. Бред же?

Отпустил. Страдал как проклятый, но отпустил.

Сколько мучился, представляя их вместе, один Бог знает. На стенку лез. С ума сходил.

Всегда адски ревновал её, по сути никогда не принадлежавшую мне. К Горозии. К этому испанцу, который не должен был появиться на горизонте в принципе.

Проклинал судьбу. За то, что поломала меня тем летом морально и физически, не позволив защитить. Не позволив отобрать своё из чужих рук.

«Что твоё, то к тебе непременно вернётся».

Так батя говорил. Напророчил.

Она моя. Моя! Пусть что хотят в противовес этому заявляют. Больше не отпущу.

«Разочарую тебя. Я ничего не умею».

«Ни с кем не вступала в подобные отношения»

Шах и мат, Абрамов! Живи теперь как-то с этой информацией. И да не поедет у тебя окончательно крыша!

Касаюсь своим лбом её.

Если бы она только знала, как я счастлив был услышать о том, что передо мной по-прежнему всё та же Джугели: чистая, непорочная, нетронутая, неприступная.

Башню рвёт, когда думаю об этом. Пока слушал её откровения, помер и воскрес, клянусь.

Не в силах больше терпеть, целую. Горячо и несдержанно. Потому что грудную клетку просто разрывает от того переизбытка чувств, что в