Уэйн Гретцки. Автобиография - Уэйн Гретцки

В хоккее было много знаменитых звеньев. Я уже говорил о звене конца 60-х, игравшем в «Нью-Йорк Рейнджерс». Оно получило прозвище «по голу за игру». В нем играли Жан Ратель, Род Гилберт и Вик Хэдфилд. Звено «Брюинз» под названием «Эспо» состояло из Фила Эспозито, Уэйна Кэшмана и Кена Ходжа и тоже прославилось. В «Канадиенс» было звено «Династия», состоящее из Ги Лефлера, Жака Лемера и Стива Шатта. И «Тройная корона» «Кингз» с Марселем Дионном, Чарли Симмером и Дэйвом Тейлором стала еще одним знаменитым звеном. Но в мою эпоху знаменитых троек было не слишком.

Интересно отметить: помогая Марио играть лучше, я сам стал играть лучше. Марио был всего лишь юным пареньком, но при этом очень талантливым. Он был таким большим и тем не менее настолько подвижным на своих коньках, почти как фигурист. Некоторые ребята могут вывести свою игру на более высокий уровень, и я видел, как Марио это делает. Старшие ребята помогали ему готовиться в тренировочном лагере и на протяжении всех матчей, проводившихся по круговой системе. Он учился у некоторых великих игроков команды, и это означало, что в его арсенале появилось не только много новых ходов; думаю, это также воодушевляло его. Я посоветовал ему делать две вещи. Во-первых, я хотел, чтобы он наблюдал за тем, что делали другие, и брал с них пример. Я сказал ему посмотреть на Месса, который всегда вовремя приходил не тренировку и никогда не опаздывал. Во-вторых, я хотел, чтобы он позволил мне отдавать ему пасы, чтобы он мог выполнять броски. У него были огромные запястья. А по точности он не уступал атомным часам.

Мы с Марио были частью большого наступательного звена, но и другие ребята, выполняющие тяжелую работу, были столь же важны. Я смотрю на таких игроков, как Мишель Гуле и Дейл Хаверчук. Они оказывались в таком положении, когда требовалось сделать все возможное для победы. Гуле, лучший бомбардир в своей команде, называл себя во время этой серии трудягой, но это его вовсе не обескураживало. Он просто гордился тем, что являлся частью группы. Так чувствовали все. Крейг Хартсбург был, вероятно, шестым защитником. Он старался всех приободрить своими разговорами на скамейке и в раздевалке, он прекрасно мотивировал остальных. Каждый пытался найти способ помочь: Рик Токет, Брент Саттер, Брайан Пропп и другие. В сборной у них была роль отличная от той, которую они играли в своих клубах.

Кубок Канады 1987 года, возможно, стал одной из тех серий, где был продемонстрирован самый искусный хоккей всех времен, но, вероятно, это был и самый жестокий хоккей. Если бы некоторое из того, что делалось тогда, произошло бы сегодня, дисквалификаций в обеих командах было бы множество. Русские в этом отношении, возможно, действовали более тонко, но и они, несомненно, яростно стремились проявить себя. Они были настолько сильны физически, что каждая битва становилась очень жесткой. И помните, что на кон была поставлена гордость каждой команды. Страсть к победе почти не отличалась от ненависти к другой команде. В том году на молодежном чемпионате мира сборная Канады (с сильным составом, но агрессивная) потеряла шанс на завоевание золотой медали из-за массовой драки с советской командой. Тео Флери сказал, что Валерий Зелепукин, парень, с которым он вступил в драку в том матче, был самым сильным из всех, против кого он когда-либо играл. Русские были не просто хорошими хоккеистами. Они могли постоять за себя.

Мы победили, потому что Майк Кинэн как тренер оказался искуснее Тихонова. Майк действительно являлся одним из самых лучших тренеров. Тем не менее я думал, что с технической точки зрения Тихонов был по-настоящему хорошим тренером и что система игры советских хоккеистов была потрясающей: как они выходят из своей зоны, как действуют неторопливо в соответствующие моменты, как играют в меньшинстве. Их звенья из пяти человек и их игра в большинстве. И все это становилось таким особенным благодаря их терпению. Они могли удерживать шайбу целых две минуты ради того, чтобы выполнить один хороший бросок.

В наше время ключ к успеху заключается в том, чтобы заставить игроков двигаться и переместить шайбу в зону синей линии. Во время игры в большинстве вы можете бросить по воротам раз восемь. Русские так никогда не делали. Если ситуация была не такой, какая им требовалась, они отходили назад и начинали все заново.

Слабость Тихонова как тренера заключалась в его упрямстве. Он был очень предсказуем и ничего не менял с ходу. Он считал, что его спортсмены лучше наших, и поэтому он никогда не менял число игроков, участвующих в матче. Он отправлял на лед шестерых защитников и четыре звена форвардов. Считалось, что каждый игрок столь же хорош, как предыдущий, поэтому последовательность никогда не менялась. Период начинало первое звено, затем второе и третье, а потом четвертое. Советская команда, возможно, и была машиной, но в этом заключался и недостаток. Она не адаптировалась по ходу игры.

Даже выпускать шестого полевого игрока при минимальном отставании в концовке они начали совсем недавно. Дело не в том, что они не знали, как это делать. Просто они были уверены, что смогут забить с помощью всего пяти нападающих. Подобная ситуация стала немного меняться в конце 80-х. Вы увидите, что их «Большая пятерка» иногда играет двойную смену, но подобное случалось редко. С годами у советских хоккеистов появилась плохая репутация, поскольку считалось, что они не проявляют должного энтузиазма. Я говорил с ними и знаю, что они переживали из-за исхода матча так же, как любой канадец. Возможно, они переживали даже еще больше – для них каждый матч являлся своеобразной проверкой мастерства. Я понимаю, почему люди могут думать, что они не отдавали себя игре со всей страстью, но это больше связано с подходом тренера, а не с самими игроками. Они просто были вынуждены придерживаться определенного сценария.

Глен Саттер или Майк Кинэн могут выпустить первым звено Мессье во втором периоде, а мое в третьем, чтобы на поле было необходимое в тот или иной момент сочетание игроков, но Тихонов будет начинать каждый период, выпуская свою лучшую пятерку. Если советская команда играет в большинстве, он в ходе ротации выпустит очередное звено, в то время как такие тренеры, как Майк, Глен или Скотти Боумен, выпустили бы игроков на двойные смены, а Лефлер, Бобби Орр и Денис Потвин выходили бы на лед каждую вторую смену.

Вспоминая все матчи в обратном порядке вплоть до 1972 года, можно сказать, что наши тренеры всегда действовали лучше. Если бы тогда советских хоккеистов тренировали так, как сейчас тренируют российских, когда такие ребята, как Алекс Овечкин, получают двойные смены, звенья состоят из трех человек, а в решающие моменты задействуют четырех защитников вместо шести, всё могло сложиться по-другому.

Лучшей игрой, в которой я когда-либо участвовал, стал второй финальный матч 1987 года против русских. Уровень состязательности в тот вечер в Гамильтоне был невероятно высоким. Матч также был эмоциональным, поскольку мы проиграли 6–5 первый матч в Монреале после того, как шайба, попав мне в конек после броска Вячеслава Быкова, оказалась в наших воротах, делая счет ничейным. Я потом увидел, как сердит был мой отец. Он редко высказывал подобные критические замечания, но в тот раз сказал: «Знаешь, а ведь это поражение – твоя вина. Ты слишком долго оставался на льду, и в результате твоя команда пропустила гол». Как раз перед этим я сказал отцу, что ему разрешили лететь с нами чартерным рейсом в Гамильтон. Поэтому я просто посмотрел на него и сказал: «Не стоит благодарности».