Завет, или Странник из Галилеи - Нино Риччи

Услышанное произвело, по-видимому, сильнейшее впечатление на Иешуа.

— Тому же учил меня мой наставник Артимидорус, он так же говорил о Боге, — сказал Иешуа.

Беспорядки постепенно стихали, евреям было приказано сосредоточиться в одном квартале и не покидать его. Но группа еврейской молодежи, возмущенная все еще продолжающимися убийствами евреев, проникла как-то в город, разломав городскую стену со стороны канала. Они пробрались в центр города и подожгли Ворота Солнца. Огонь перекинулся на соседние постройки, сгорели многие здания, в том числе и жилые дома. Наутро весть о пожаре быстро облетела город, и вновь собралась огромная толпа, которая двигалась к нашему кварталу, чтобы захватить его и разрушить до основания.

Был субботний день, и вся наша семья, включая выздоровевшего Иешуа, была в молельном доме. Там нас и застала тревожная новость. Когда мы вышли на улицу, то обнаружили, что все улицы запружены народом, едва вмещавшимся в их тесном лабиринте. Народу было в несколько раз больше обычного, так как население квартала увеличилось в несколько раз благодаря беженцам. Многие старались покинуть квартал, но их останавливали кордоны солдат, выставленных властями. Страх гнал людей на улицы, но оттуда им некуда было деться, так как у солдат был приказ никого не выпускать. Люди сразу же поняли, что они находятся в ловушке, ибо на помощь солдат никто, конечно же, не рассчитывал.

Мы смогли дойти только до большой рыночной площади. Я хотела вернуться домой, там мы по крайней мере смогли бы запереться и спастись от толпы. Но Иосиф напомнил мне, что нападающие собираются жечь дома, и наш дом будет превращен в угли вместе с нами. Он сказал, что нужно оставаться вместе с людьми на улице. Но я боялась, что наши дети могут потеряться в толпе, когда мы будем пробираться сквозь нее, или что их затопчут при первом же признаке паники.

Большинство мужчин решили, что надо вооружиться; они собирали булыжники с мостовой, рассчитывая пустить их в ход при необходимости. Иосиф и Якоб, увидев это, тут же присоединились к ним; они помогали выламывать камни из мостовой, а затем разбивали их на части, которые тоже могли стать хорошим оружием. И вот когда, казалось бы, стало совершенно ясным, что насилия не избежать, учитель, служивший в нашем квартале, стал обходить собравшихся и тихим голосом напоминать всем о субботнем дне. Его звали Менаше. Он напомнил нам, как легендарные Маккавеи не стали оказывать сопротивления, когда на них напали в субботний день, но спокойно предали себя в руки смерти. Он предупреждал нас, что если мы окажем сопротивление и завяжем бой, то наверняка все погибнем — мужчины, женщины, дети. Толпа явно превосходила нас численностью и скорее всего была вооружена. Ждать помощи от армии было бессмысленно, солдаты могли даже выступить на стороне греков. И поэтому, говорил Менаше, лучше не прибегать к насилию; если придется умереть, то мы умрем совершенно безвинными, а свидетельствовать об этом, как сказано в Писании, будут небеса и земля. Мы пострадаем там, где даже не пыталось свершиться земное правосудие.

Иешуа выслушал все, что говорил Менаше, он все еще не взял в руки камень.

— Менаше забыл о Маттафии, который вступил в борьбу, когда увидел, что его братья убиты, иначе евреи исчезли бы с лица земли, — сказал он мне.

Якоб, наблюдавший за Иешуа с большим вниманием, сказал ему:

— Ты все еще не вооружился. Люди смотрят на тебя, ты для них пример, потому что они видят в тебе героя.

Однако Иешуа явно расстроило такое сравнение.

— Пусть они лучше посмотрят себе в душу и посоветуются со своим разумом, — сказал он.

Многие из тех, кто были на улице, особенно женщины, были готовы прислушаться к тому, о чем говорил Менаше. Что толку, если нас всех перережут здесь, как овец. А вдруг солдаты, увидев, что мы не вооружены и ведем себя мирно, встанут на нашу сторону и защитят нас. Женщины принялись уговаривать своих мужей послушать Менаше и отказаться от действий, которые могут привести к ужасным последствиям. Я тоже обратилась к своему мужу, уговаривая его успокоиться и подумать о детях. Иосиф, какое-то время хранивший молчание, после слов Иешуа повернулся к Якобу и велел ему перестать рубить камни, сам он также прекратил работу. Он явно не обращал на меня никакого внимания, но я была удивлена тому, что он, казалось, подчинился Иешуа.

Мало-помалу мирные наставления Менаше взяли верх, и люди стали бросать приготовленное только что оружие. Тут пришла весть о том, что толпа в городе прошла через Ворота Солнца и направляется к нам. Менаше тем временем уговаривал всех сесть прямо на улице, в том месте, где каждый сейчас находился. Так мы покажем, что безоружны и не хотим насилия. Там, где стояла наша семья, кладка тротуара была повреждена, и Якобу с Иосифом сначала пришлось убрать отколотые куски, чтобы мы смогли сесть, Иешуа тоже помогал им. Наконец место было расчищено, и мы опустились на пыльный тротуар. Я наблюдала, как Иешуа, поколебавшись немного, словно примериваясь, устроился между мною и Якобом. Я слышала, как бьется его сердце рядом с моим, мне припомнилось очень отчетливо то время, когда он был совсем маленьким, и даже те дни, когда я носила его. Ощущая его теперь так близко с собой, я вдруг подумала, что в этот отчаянный момент, когда все мы находимся на волоске от гибели, для меня на самом деле важно только одно — мы сейчас вместе, вся наша семья.

Народ плотно занял площадь, с трудом можно было пошевелиться — нас было около пяти тысяч; улицы поблизости были также полны народу. Когда последний человек устроился на своем месте, усевшись прямо в грязь, наступил момент полного молчания. В воздухе запахло потом — это был запах страха тысяч людей. Уже можно было различить вдалеке, как бурлит приближающаяся толпа. Я вспомнила все свои прежние волнения и горести, и они показались мне такими пустяками сейчас, перед лицом смерти. Я держала на коленях своего младшего сына — ему едва минуло четыре года. Мы молча сидели и ждали, а рев толпы, приближаясь, нарастал.

Когда страх и напряжение достигли своей высшей точки, кто-то вдруг запел.

Зазвучала хвалебная песнь Богу, который, облеченный в свою славу, скрыл в пучине морской и всадников, и лошадей.

Это была песня нашего исхода из Египта, славящая Бога, который помог нам. Песню стали постепенно подхватывать. На площади пели уже все пять тысяч, а вскоре песня зазвучала и на соседних улицах. Похожая на разгорающееся пламя, она перекрыла рокот надвигающейся на нас толпы. Наше пение помогло нам победить страх. Когда уже стало совершенно ясно, что воины, стоявшие в оцеплении, не будут сдерживать нападающих, чтобы защитить нас, мы продолжали петь, и ни один человек не двинулся с места.

Сидящим на площади видна была толпа, накатывающаяся на нас волнами и тут же расплескивавшаяся в разных направлениях. Над головами нападавших взлетали дубинки, кто-то сжимал в кулаках камни, кто-то — обугленные головешки, подобранные, очевидно, на месте вчерашнего пожара. Однако, обнаружив, что мы все как один мирно сидим на земле, поем и не пытаемся даже защитить себя, толпа затормозила и подалась назад в замешательстве. Несколько камней и палок все же полетели в нас и, так как мы сидели очень плотно, достигли своей цели, но и тогда никто не сдвинулся с места — мы продолжали петь.