Завет, или Странник из Галилеи - Нино Риччи

— Бог, который походит на тебя, — пели мы, — могущественный в своей святости, Он на небесах во всей силе своей, и Он любит тебя.

Казалось, что Бог услышал нашу молитву: свершилось чудо. Солдаты, сообразившие, что теперь их бездействию нет оправдания, наконец стали предпринимать решительные меры, чтобы рассеять нападавших. А атакующие, поняв, насколько серьезны намерения гвардии, немедля отступили и устремились обратно в город. Воины поспешили сомкнуть ряды, чтобы отрезать от нас ту часть нападавших, кто еще не оставил своих агрессивных намерений.

Люди долго еще сидели на земле в каком-то оцепенении; трудно было поверить, что резня предотвращена и страшная опасность миновала. Но постепенно люди поднимались с земли, вытирали пот и не спеша расходились по домам.

Мы тоже пошли домой. Пока мы пробирались через заполненные народом улицы, Иешуа все время держался позади меня.

— Мама, — сказал он так тихо, что только я одна могла услышать его, — я был не прав, отвергая евреев, ведь я один из них.

Слова эти он произнес с таким чувством, так искренне, назвав меня мамой, что я не могла сдержать слез.

Казалось, теперь жизнь поворачивалась ко мне своей светлой стороной. И я сейчас получила несравнимо больше, чем, мне казалось, я заслуживала. Зло обернулось добром: пройдя через ужас ожидания смерти, я вновь обрела сына. Я полагала, что Иосиф теперь не выгонит Иешуа из дома, если тот захочет остаться вместе с нами, мы ведь пережили вместе очень многое. Словом, я позволила себе мечтать о том, что мы наконец-то сможем зажить мирно все вместе.

Но в тот же вечер Иосиф пришел ко мне и сказал:

— Мы не можем оставаться здесь больше. Мои сыновья слишком дороги мне, и я много претерпел ради них, чтобы дать им вот так просто быть зарезанными в чужой стране.

У меня сжалось сердце — все пошло прахом. Иешуа едва ли пойдет вместе с нами, он так долго был предоставлен сам себе, что не поддастся никаким уговорам. Я не могла также убедить Иосифа, что нам нельзя оставлять Иешуа: он все еще нуждается в нас. Мне надо было поделиться своими сомнениями с Иосифом, но у меня не хватало духу начать этот тяжелый разговор. Мне самой не хотелось покидать страну, где я вкусила так много свободы, но я как мать не могла допустить, чтобы мои дети постоянно переживали страх смерти, а наш дом мог быть сожжен. К тому же я поняла, что Иосиф уже все решил сам.

— Я должна буду разобраться со своими делами, — это все, что я ответила мужу; разговор был закончен.

Говоря так, я думала о своих деньгах. После двенадцати лет жизни на чужбине мы снова возвращались домой. Хотя трудно было сейчас сказать, где на самом деле теперь находился мой дом. В Египте у меня родилось восемь детей, двоих из которых я похоронила. В Египте я вкусила радость от возможности самостоятельно зарабатывать себе на хлеб. В Египте я узнала, как мал этот мир. И теперь я покидаю эту землю. Вместит ли моя память все, что я поняла и чему научилась здесь, или же она, как память ребенка, сохранит лишь нечеткие, стирающиеся с течением времени образы.

Страна, куда мы возвращались, очень сильно изменилась со смертью Ирода, и в ней с трудом можно было узнать то царство, которое мы когда-то покинули вместе с моим мужем. Теперь здесь постоянно вспыхивали беспорядки или восстания. Многие города были сожжены и лежали в руинах. Были земли, где не было совершенно никакой власти, и там набегами хозяйничали лишь шайки головорезов. После смерти Ирода власть в Иудее перешла к его сыну Архелаю, который был потом свергнут римлянами. Римляне поставили в Иудее своих правителей, что повлекло за собой много разрушений и осквернение иудейских святынь. Иосиф не хотел возвращаться туда не столько из-за того, что в тех местах нас хорошо знали, сколько из-за того, что он опасался вновь стать рабом — теперь у себя на родине.

Наш выбор пал на Галилею. В Галилее правил Ирод Антипа, который, по крайней мере, открыто называл себя евреем. Однако позже выяснилось, что его собственные бесчинства едва ли не превосходили римские. У Ирода были планы, о которых в то время говорили все; он намеревался возвести большой город на берегу Киннерийского моря и сделать его новой столицей. Иосиф решил, что там он сможет устроиться и найдет работу на долгое время, поэтому место казалось ему очень привлекательным. Муж мой был уже в преклонных летах и имел сыновей, которые должны были быть как-то устроены.

Мы возвратились вдевятером, так как Иешуа — а я не смела даже надеяться на это — решил пойти вместе с нами. Я тщательно скрывала свою радость и даже воздерживалась от каких-либо одобрительных слов — боялась, что они могут остановить Иешуа. Свое решение он пояснил так: он-де еврей, и ему нужно побывать на земле предков — так он сможет лучше разобраться в себе. Но я понимала, что на самом деле пережитые вместе невзгоды сблизили нас. Я ничего не стала обсуждать с Иосифом, а просто сообщила ему, стараясь всем видом подчеркнуть обычность такого события, что Иешуа пойдет с нами.

Мы решили остановиться на три дня в Иерусалиме. Это было ошибкой, так как Иосиф, не желая иметь никаких контактов с моей родней, отправился сразу в Бет Леем, захватив с собой своих сыновей. Он спешил показать их своей семье. Иешуа неожиданно воспринял все очень близко к сердцу и тяжело переживал по этому поводу. Во время путешествия их отношения с Иосифом, казалось, заметно потеплели. Иешуа во всем слушался его и, как мог, выказывал уважение, хотя было ясно, что он был очень умен и даже превосходил в этом Иосифа. Но когда мы вступили на землю Иудеи, неприятные воспоминания пробудились в душе Иосифа. Иешуа не понимал причины таких разительных перемен и впал в дурное расположение духа. Мне стало ясно, что он не понимает истинного положения вещей в нашей семье и того, какое место он в ней занимает. Тогда, в Египте я полагала, что именно по этой причине он оставил нас — а иначе что могло побудить его уйти из дома? Но он был слеп. Иногда меня удивляла его слепота, которая сочеталась с удивительной, не свойственной возрасту проницательностью. Позднее мне приходило в голову, что именно эта завеса позволила ему остаться рядом со мной, он как будто бы видел вещи издалека и смотрел на них по-другому, не в привычном свете. Мне казалось, что это не давало ему возможности судить обо мне по каким-то очевидным для всех вещам, а просто принимать их такими, какие они есть.

За время, что мы прожили в Египте, я не имела никаких известий о своей семье. Поэтому, когда я появилась дома после долгой разлуки, мне пришлось заново знакомиться с моими братьями и сестрами. Только теперь я узнала, что отец мой не так давно умер. Я отдала некоторую сумму из своих денег матери, чтобы поддержать ее. Отец не оставил ей никаких средств к существованию, и она жила как приживалка в своем собственном доме, во всем завися от милости невесток. Что касается моих братьев, то они не выказали никакой радости по поводу моего появления. Я узнала вскоре, что они не переставая ругали меня, считая моей виной то, что удача отвернулась от нашей семьи. Они сказали Иешуа, что он будет спать в комнате для слуг. И мне стоило огромного напряжения, чтобы сдержать себя и не уйти тотчас, но я осталась, в первую очередь, конечно же, из-за матери. Я постелила себе и дочерям в комнате для слуг, она все равно стояла пустая, и сделала вид, что мы сами решили разместиться в ней, так как в доме было мало места.