Несбывшаяся весна - Елена Арсеньева

Ольга опустила голову. Можно было злиться, не злиться,кричать или молчать, обвинять Варвару Савельевну и Казбегова в том, что они нехотят помочь, – это было совершенно бессмысленно. Тем более что они хотелипомочь, Ольга понимала. И все их доводы понимала. Хотели помочь, но не могли,это было не в их силах. Они спасли раненых и медсестер с тонущего парохода,поили, кормили, держали у себя столько дней – и за то им спасибо, земнойпоклон. Но на большее они просто не способны. Никто не может требовать отдругого человека, чтобы он сделал ради тебя больше, чем в его силах. Чтобыотдал за тебя свою жизнь. И в самом деле – женщины или подростки, которыепоедут спасать раненых, могут погибнуть. Как определить, чья жизнь более ценна?Раненого солдата или матери нескольких детей? Раненого солдата – или юнца,единственного сына и последней опоры материнской? Ну да, солдат – он тожечей-то сын, ну да, солдат был ранен, защищая эту землю, этих людей… но ведь онсолдат, он исполнял свой долг, он был готов погибнуть ради них…

Слова, слова… Слова, от которых никому не легче, а толькотруднее, потому что они разрывают сердце. Вопросы без ответов, от которых неспишь ночами и хочется умереть, потому что нужно возненавидеть эту безумнуюстрану, а сил ненавидеть ее у тебя нет. Только любить… за что? Почему?

Ну, вот такая она, такая она, Родина. Таковы ее законы.Судьба такая. И если она должна погибнуть, судьба твоя – погибать с ней вместе.

«Почему?! Почему такая судьба именно у меня?! Почему другимлегче?»

Вопросы без ответов…

Пустые вопросы! Можно жизнь положить, пытаясь на нихответить. Но сначала надо – выжить!

– Ну хорошо, – проговорила Ольга. – Давайте еще думать.Лодки у ваших жителей есть?

– Конечно. Только сама подумай, сколько лодок надо, чтобывас до Камышина довезти! Этак все село должно в путь тронуться! – зло сказалКазбегов. – Не морочь голову. Беги, спасайся, пока есть возможность.

– Не надо нас довозить до Камышина, – возразила Ольга. – Явсе понимаю. Тут женщины, дети, дома, скотина… Вы не можете бросить ради нассвои дома. Переправьте нас только на другой берег. А там…

– Что там? – обреченно сказала Варвара Савельевна. – Ну чтотам?! Голая степь, что на правом берегу, что на левом. Сел – ни одного на сотнюверст. Подохнете от голода и жажды. Солнце палит с утра до вечера. Скрытьсянегде. А немцы… Они обстреливают противоположный берег так же, как этот. Идумаешь, их Волга остановит? Они, считай, уже взяли Сталинград.

– Я не знаю, взяли немцы Сталинград или нет! – крикнулаОльга. – Не знаю! Я знаю, что здесь больше полутораста человек, которыепогибнут, если враги придут в Мазуровку! Да вы поймите, поймите же! Ну,предположим, ваши односельчане и впрямь думают, что немцы лучше коммунистов, ноесли немцы узнают, что вы помогали нашим раненым, они же вас не помилуют. Выуже замазаны, вы уже для них – враги, потому что помогали врагам. У вас двавыхода – или убрать нас всех отсюда и скрыть, что мы тут вообще были, или всамом деле – связать и сдать фашистам. Или лучше потихоньку пострелять,перерезать во сне…

Глаза Казбегова блеснули диким огнем. Он перехватилболтающуюся нагайку за хват, занес ее, и Ольга успела подумать, что вон тоутолщение на конце витой плети – это свинчатка, которую здешние жители вплетаютв окончание шнура, и как раз свинчаткой Казбегов сейчас ударит ее по лицу.

Ольга невольно отпрянула в глубь комнаты.

– Тимур! – крикнула Варвара Савельевна. – Погоди. Стой!

Казбегов, передернувшись, с яростным выражением отвернулся,хлестнул нагайкой по столбику крыльца. Полетела щепа…

Варвара Савельевна подошла к нему, взяла за руку, отвела всторону, начала что-то говорить. Она умоляла, Ольга видела, что она умоляетКазбегова. Слезы текли по ее лицу, она даже сделала странное движение, какбудто хотела опуститься перед ним на колени, но милиционер подхватил ее, ссилой тряхнул, что-то злое прошипел сквозь стиснутые зубы. Потом, люто щерясь икося глазом на Ольгу, пошел к своему коню, сдернул повод с ворот, вскочил вседло. Конь вздыбился, тоже кося кровавым глазом на Ольгу, словно ненависть кней хозяина – а Ольга чувствовала, что Казбегов ненавидит ее! – передаласьживотному. Казбегов дико взвизгнул, взвилась камча, конь с места понессягалопом, исчез за домами.

Варвара Савельевна стояла, прижимая руки к глазам. Потомсказала сухим, разрывающим голосом:

– Ты не понимаешь! Ты никогда не поймешь! Тимур – он караим.У него убили всех, всю семью, вырезали всех до малых детей, его детей иплемянников, детей брата. Красные убивали, резали… Пришли ночью, те спали… АТимур и его брат в то время служили у красных! Да-да! Тем, кто убивалКазбеговых, было все равно. Просто – все равно… Они забрали лошадей, ограбилидом. У мертвых легче забрать… Тимур и его брат вернулись домой и узнали, чтоодни остались на свете. Потом, много лет спустя, Тимур женился на Фросе. Братего живет в Камышине. Тимур с моим Никитой дружил. Слышала небось про моегоНикиту?

Ольга кивнула, вспомнив, что рассказывала Василина.

– Он в 14-м году был просто офицер, как и твой отец. За этоего и арестовали: в царской армии воевал! А куда им, Никите и другим, таким же,как он, деваться было от фронта, от действующей армии? Дезертировать, что ли?Со мной – дело другое, я в действующую армию, в поезд санитарный, сама пошла. Апотом жизнь помотала меня, покрутила. В Энск даже возвращаться боюсь: вдругузнают меня. Конечно, память у людей короткая, а вдруг да прострелит кого-товоспоминанием? Караимы говорят: бывает, что в степи прилетит пуля ниоткуда – иубьет тебя, когда ты радостно смотришь на солнце. Конечно, четверть векапрошло, а все ж! Отец-то мой был очень богат, почетный гражданин Энска,ресторацией владел, миллионами ворочал. А я даже не знаю, где могилка его иматушкина. Да какие там могилы, небось расстреляли вместе с другими такими же«буржуями», «угнетателями», – она, тоскливо вздохнув, покачала головой, – да ишвырнули всех вместе в гнилую яму… Тянет иной раз на родину, посмотреть на теулицы, по которым я девочкой ходила, может быть, старый наш дом на Сергиевскойнайти…

– Теперь это улица Урицкого, – угрюмо вставила Ольга, иВарвара Савельевна криво усмехнулась:

– Поня-ятно… Я так и думала, что нашу улицу в честькакой-нибудь кровавой сволочи переименовали. Бедную Тамарочку убили белые, аменя сколько раз красные чуть не убили… Теперь-то я никакая, не красная, небелая, я сама по себе. Хочу жизнь дожить спокойно и хочу, чтобы те, кого ялюблю, жили без страха и боли. Веришь, что я тебе дурного не посоветую?

– Конечно, – горячо сказала Ольга. – Но я не могу!