Присяжные обречены - Кэрол О’Коннелл

Теперь тему необходимо было сменить Джоанне.

Она взяла его за руку, переплела свои пальцы с его пальцами:

– Скажи мне наконец свое имя. Скажи… Иначе отправлю мыть туалет.

Янос застал Мэллори одну в кабинете Джека Коффи.

– Старик требует освободить его.

– Он знает условия, – ответила Мэллори. – Извращенец его уже целовал?

– Нет, адвокат откупился от него золотыми часами, – Янос показал ей листок. – Но старик выдал имя и адрес твоего псевдослепого.

Замечательно, просто замечательно!

Рикер стоял на коленях, в фартуке, погрузив голову в унитаз. Нет, он не решал философскую задачу о том, куда в последнее время утекает его жизнь, он лишь пытался оттереть пятна, которые можно было разглядеть только вблизи. И вдруг, как воплощенная мечта, в ванную вступил сам Эдвард Слоуп, главный судмедэксперт, одетый, как всегда, с иголочки.

– Визит на дом? Сам охотник за трупами? – Рикер поднялся на корточки и прислонился к кафелю. – Не мог подождать, пока я умру?

– Хочу, чтобы ты кое-что увидел, – Слоуп открыл конверт и достал кипу фотографий. Одна из них, изображающая тело на столе для вскрытия, полетела на пол. – Это молодой человек, который пытался убить тебя полгода назад. Я лично производил вскрытие. Как видишь, парень вполне мертв. Полиции понадобилось несколько часов, чтобы найти его. Ты еще находился в операционной, когда его застрелили, живого места не оставили.

Еще одна фотография присоединилась к первой на полу. Тело было изрешечено пулями, лица не было. Рикер помнил эту фотографию – любимый снимок Мэллори. Она принесла его в больницу как трофей. Странно, что она не притащила все тело, позолоченное и прибитое к дощечке, чтобы можно было повесить на стену. Рикер поднял глаза на медэксперта и криво усмехнулся, давая понять, что не верит в его небылицы. Не верил и не поверит.

Эдвард Слоуп опустился на корточки и бросил на пол остальные фотографии.

– Этот полоумный псих умер. Умер! Девять полицейских, тридцать пуль, тебе говорили. Ты что думаешь, коллеги стали бы тебя обманывать? – Вспомнив, что одной из них была Мэллори, Слоуп поправился. – Все тебе лгали? Все копы специального отдела?

– Ну в этом и заключается работа полицейского, – возразил Рикер. – Каждый день мы лжем подозреваемым. Да, они стали бы мне врать, особенно после того, как расстреляли какого-то бедолагу, кем бы он ни был, – он поднял одну фотографию и разорвал ее пополам. – Это не тот парень, что стрелял в меня.

– Это результаты лабораторных исследований, – Доктор Слоуп достал из кармана бумаги. – Я провел все анализы, Рикер. Ты меня знаешь, я никогда не полагаюсь на случай. Ты должен поверить в отпечатки пальцев, анализы крови, ДНК. На его руке нашли остатки пороха. И это еще не все доказательства.

– Да что ты? – Рикер стянул резиновые перчатки, в которых мыл туалет. – У меня есть собственные доказательства. Пока я лежал в больнице, в моей палате круглосуточно дежурили полицейские. Так обычно поступают, чтобы защитить свидетеля от живого подозреваемого. Никто, то есть больше никто не получает круглосуточную охрану никогда. Каждый раз, как я открывал глаза, я видел в палате копа или слышал их разговоры в коридоре.

Рикер увидел в глазах доктора недоумение.

Эдвард Слоуп сейчас казался самым несчастным человеком в Нью-Йорке.

– Дежурили не только полицейские. Первые несколько дней врачи разрешали находиться с тобой только медицинским работникам, – он наклонился и поднял с пола несколько фотографий. – Иногда я сидел в отделении интенсивной терапии, куда тебя перевели сразу после операции. Никто не ожидал, что ты выживешь. Я подумал, что, когда ты очнешься, тебе будет приятно увидеть рядом знакомых людей, – сидя на коленях, доктор Слоуп собрал оставшиеся фотографии и запихнул в конверт, избегая смотреть Рикеру в глаза.

– Потом, – продолжал Слоуп, – ты проглотил столько таблеток, что нечего удивляться пробелам в памяти – с тобой сидел твой отец. Чередуясь с Кэти Мэллори, они провели у твоей постели многие часы. Еще были патрульные, детективы, которые добровольно приходили посидеть с тобой в свое личное время, искренне желая, чтобы ты поправился. Когда ты пошел на поправку, они продолжали навещать тебя, многие. Это моя вина, я попросил отменить ограниченные часы для посещения, потому что хотел, чтобы с тобой постоянно кто-то находился, чтобы ты не оставался наедине со своими мыслями. Тем более я думаю, и доктор Аполло поддержит меня: в большинстве случаев люди, перенесшие психологическое потрясение, просто боятся оставаться одни. Так что все те полицейские приходили к тебе, чтобы ты знал, что не один, что нужен им, нужен полиции. Все, кто сидел с тобой, думали, что для тебя важно это знать. Но… очевидно, ты… понял все превратно, – медэксперт поднялся, собираясь уходить, затем наклонился и похлопал Рикера по плечу. – Поверь хотя бы сейчас. Мне жаль. Я даже не думал… – неуклюже поднявшись, медэксперт резко повернулся на каблуках и вышел из ванной. Он выглядел несколько смущенным.

Рикер едва успел опомниться от эмоциональной тирады Эдварда Слоупа, как в гостиной появился еще один незваный гость.

Беда.

Нужно было сказать Джоанне повесить на дверь табличку, что для копов сегодня неприемный день.

Глава специального криминалистического отдела пришел сюда явно не для эмоциональной болтовни. Едва ли он хотел справиться о здоровье Рикера или подбодрить его. И вообще, Джек Коффи не казался слишком радостным. В руках он держал пачку бумаг, в которых Рикер узнал документы на обжалование его увольнения из полицейского департамента. Он не мог ошибиться, потому что Коффи сунул их ему прямо в нос и сказал:

– Я с тобой не шучу, черт возьми. Просто подпиши.

И Рикер подписал.

Джек Коффи ушел, не сказав больше ни слова, и Рикер закрыл за ним дверь осторожно, без единого звука.

– Итак, ты снова коп, – Джо села на диван, ее спина ушла в подушки. В тусклом свете единственной лампы она казалась уставшей, но довольной. Когда Рикер присел рядом, Джо положила голову ему на плечо, и так они просидели некоторое время в тишине.

Покой, абсолютный покой. Это был ее подарок Рикеру.

Он тоже хотел ей что-нибудь подарить. Цветы – самое естественное, что пришло на ум, хотя Джо была достойна чего-то большего, чем цветок, который он собирался ей предложить.

– Мой старик был суровым человеком, – сказал Рикер. – Потребовались годы, чтобы он наконец заговорил, но в конце концов я узнал подлинную историю. Когда мать родила меня, она почувствовала себя хуже, и все решили, что она умирает. По крайней мере, так думал отец. Ей было всего девятнадцать, ему не намного больше. В то время жили они довольно бедно, ничего не было, и моя мать решила оставить мне что-нибудь такое… запоминающееся, как выразился мой отец. Она заставила его пообещать, что… – Рикер поймал на себе внимательный взгляд Джо и улыбнулся. – Только учти, что в тот день ее накачали кучей лекарств, очень сильных. В общем, она была немного не в себе, когда попросила моего отца поставить имя Пимпернель[8]в свидетельстве о рождении.