Сто голосов - Скотт Макконнелл

Проблемы какого рода?

Возможно, они заключались в том, что так никто не будет поступать, что отдельные моменты нереалистичны. Потом было объявлено, что рассказ написала сама Айн Рэнд, и я подумал: «Да, без нагнетания получается как-то не так».

Как отреагировала мисс Рэнд на ваше отрицательное мнение?

Когда обходили комнату, и я высказал отрицательное мнение, она ничего не сказала, давая высказаться каждому. Но потом ответила на все выдвинутые мной возражения и показала мне, где я, по ее мнению, ошибаюсь.

Она не расстроилась?

Она рассердилась. Думаю, она намеревалась таким образом добиться от нас большего понимания, и ничего более.

A что еще интересного случалось во время ваших занятий?

Нам всегда приходилось делать перерыв на время показа по ТВ очередного эпизода сериала Перри Мейсон. Ну, конечно, она заранее опрашивала всех: «Не будете ли вы возражать, если я?..» И естественно, все мы отвечали: «Конечно, нет, да ну что вы…» Все знали о том, что это любимый ее сериал и что она не хочет пропускать его, и потому всем собранием смотрели Перри Мейсона.

Делала ли она какие-то комментарии во время просмотра?

Да. В основном это была чисто эмоциональная реакция вроде «отлично» и «какой гад». Сериал ей нравился по-настоящему.

Чем закончились ваши литературные курсы?

В самом конце она предложила всем нам представить ей название той книги, которую каждый из нас хотел написать, и мы исполнили эту просьбу. Я предложил: «Им пели славу». Ей очень понравилось.

Одним из любимых ее писателей был Дональд Гамильтон, она прочитывала все его книги сразу же, как только они выходили в свет. Почти не сомневаюсь в том, что именно я обратил ее внимание на этого автора. Она любила расслабляться за чтением детективов, обыкновенно по вечерам, после окончания работы. Ей нравилась Агата Кристи, ей нравился телесериал Перри Мейсон, однако она не могла остановить взгляд на ком-то еще. И это несколько расстраивало Айн Рэнд, поскольку она хотела чего-то нового. Я предложил ей Дональда Гамильтона. Она прочла первую книгу и полюбила его, a потом, когда она прочитала несколько книг и не могла дождаться выхода следующей, я сказал, что знаком с одним работником его издателя и могу получать сигнальные экземпляры его книг еще перед выходом в свет. Она сказала: «Ой, неужели?!» И я ответил: «Без проблем». И стал снабжать ее этими экземплярами. Ей нравился сам факт того, что она читает эти книги одной из первых. Его детективы она любила по-настоящему. Не знаю, на всю ли его карьеру простерлась ее любовь, однако в тот момент эта любовь действительно существовала.

Разговаривали ли вы с Айн Рэнд на личные темы?

В отеле «Рузвельт», в начале курса, когда лекции читал еще Натаниэль Бранден, я увидел ее курящей сигарету. Набравшись отваги, я сказал ей: «Айн, знаете ли, это занятие может оказаться опасным». Она критически посмотрела на меня и сказала: «Вижу, вы беспокоитесь о моем здоровье». Я ответил: «Естественно». Она сказала: «Ценю вашу заботу — искренне ценю, — однако никто еще не доказал, что сигареты действительно опасны для здоровья»[174].

Расскажите мне о Фрэнке О’Конноре.

Это был очень спокойный, очень благородный человек. Во время части вопросов и ответов на наших литературных курсах он почти никогда и ничего не говорил.

Впрочем, однажды случилось событие, по-настоящему удивившее меня. В тот единственный раз я видел Фрэнка сердитым. Это случилось, как раз когда пора была начинаться телепередаче про Перри Мейсона, телевизор включили, однако ни слышно, ни видно ничего не было, изображение бежало по экрану. Фрэнк сказал: «Сейчас настрою». Зашел за телеприемник сзади, начал что-то крутить, однако прошло уже минут пять, а изображение лучше не стало. Тогда Айн сказала: «Фрэнк, передача уже идет, а я ничего не вижу. Ты не мог бы делать свое дело чуть побыстрее?» Она уже теряла терпение — она очень хотела увидеть передачу. Наконец, через несколько минут после еще нескольких подобных замечаний Фрэнк распрямился и сказал: «Чини сама» — и вышел из комнаты. Я был шокирован, потому что Фрэнк никогда не сердился.

А как Айн Рэнд отреагировала на то, что он ушел?

Кажется, она окликнула его, но он не остановился, и она не пошла за ним. У нее было полно гостей в комнате.

А как относились друг к другу Фрэнк О’Коннор и Айн Рэнд?

Они, безусловно, очень любили друг друга. Они часто держались за руки. На Новогоднем сочельнике, на который я их отвез, они сидели на диване и держались за руки. Она всегда обращалась к нему с особенной, трудно описуемой интонацией. Не могло быть никаких сомнений в том, что они любили друг друга.

Расскажите мне об этом празднике.

Его устраивал Алан Гринспен[175]. Помню, на нем присутствовали Роберт Блейберг, издававший журнал Бэрронс, а также Леонард Пейкофф и Блюментали. Я не обращал ни на что особого внимания. Не помню, кто там присутствовал и что происходило. Я хотел только одного: оказаться с ней рядом на тот случай, если будет произнесена какая-нибудь премудрость, и не отходил от нее далеко.

И вы дождались своего?

Она всегда умела сказать что-нибудь интересное. Это она предложила Алану Гринспену пригласить меня. Должно быть, все это происходило тогда, когда я учил ее играть в шахматы[176].

Значит, вы не были просто ее шофером?

Им я был всего лишь один вечер. И я был тогда не просто шофером, но очень нервным шофером. Я ощущал великую ответственность: я вез Айн Рэнд в своем автомобиле. Что будет, если я попаду в аварию? Ведь я везу чрезвычайно ценный груз. Надо постараться, чтобы не произошло никаких неожиданностей.

Как случилось, что вы начали учить Айн Рэнд игре в шахматы?

Она что-то уподобила «интеллектуальной шахматной партии». Метафорой этой она пользовалась неоднократно, и однажды я спросил ее, знает ли она о том, что я неплохо играю в шахматы. Она ответила: «Не знаю», и я сказал: «Айн, играть в шахматы достаточно интересно. Не позволите ли вы мне показать вам, насколько интересным может быть такое занятие? Познакомившись с шахматами, вы станете по-другому относиться к этой игре». Она ответила: «Интересное предложение. Я согласна». И мы приступили к делу. Она говорила мне, в какое время к ней можно прийти, после чего мы садились, и начинался урок. Сперва я показывал ей ходы, потом проигрывал партии за обе стороны и, наконец, начал объяснять ей, почему делаю разные ходы. Потом мы разыгрывали партию, и я рассказывал ей, чем плох или хорош тот или иной ход.