Зултурган — трава степная - Алексей Балдуевич Бадмаев

девушке позором не меньшим, чем сватовство Хемби. Сяяхля, едва отдалившись от Налтанхина, расслабила повод и дала волю коню. Пусть несет, куда придется. Даже в стан разбойников, если таковые обитают в степи. Может, кто-нибудь прикончил бы, чтобы самой на себя рук не накладывать… Всегда боявшаяся одиночества в степи, прятавшаяся от молнии, девушка просила разыгравшуюся над степью грозу, молилась низким тучам, чтобы они взяли ее жизнь, прекратили страдания.

Под грозовым ливнем Сяяхля промокла, с нее и с коня текли ручьи, когда они приблизились к чьей-то не вывезенной с зимы копне. Там, вырыв с подветренной стороны углубление, Сяяхля спряталась, сняла с себя и выжала одежду. Конь понуро стоял возле, обливаемый потоками дождя, фыркал.

Мысль о смерти всю ночь не покидала девушку. Но постепенно брал свое рассудок. Как ни странно, Нарма, доведший ее своим равнодушием до мысли о самоубийстве, теперь неким образом спасал. Сяяхля мучительно приходила к выводу, что Нарма для нее  н е  л е б е д ь, не пара, коль не захотел умереть с нею вместе. А ведь можно было и выжить, не только умереть. Как ни редко это случалось, но степь приходила на помощь обреченным. Тем, кто умел бороться за свою судьбу. Хембя мог отказаться от преследования беглецов, когда узнал бы, что Сяяхля и Нарма стали мужем и женой. Ему ведь не Сяяхля нужна, как единственная избранница сердца. Требовалась женщина, способная родить. А таких, мечтавших переступить порог роскошных хором зайсана и вкусить счастья от близости с щедрым господином, каким слыл Хембя, нашлись бы в степи десятки. Стоило лишь протянуть руку. И рука была протянута… Не самим Хембей, а его завистливой к чужой красоте супругой. Ей захотелось сорвать и измять в старческих ладонях нежный тюльпан. Саму зайсаншу, говорят, бог не обошел чарами смолоду, но это вовсе не означало для нее, что она относилась к хорошеньким девушкам без зависти. В конце концов, думала Сяяхля, в том же Орсуде кроме нее были девушки на подбор. Перебился бы Хембя со своею докукой, женившись на любой другой…

— Ах, Нарма, Нарма! — в который раз восклицала с горечью девушка. — Почему ты оказался таким трусливым? Или у мужчин таков ум, что они все должны видеть на сто лет вперед?.. Тебе же самому будет плохо без меня, я знаю… О, какая красивая и одновременно какая жестокая ты, жизнь!

Небо было на редкость чистым, ясным, даль распахнута до самой линии горизонта. Беспечные птицы звали: «Жи-ить… жи-ить!» Сяяхля уже не замечала тропы, конь шел куда-то сам по себе. Наконец Сяяхля стала примечать кое-что из запомнившегося с детства: мелкий овражек, с полегшей на его склонах от дождевого потока травой, овальная проплешина солончака… Конь перешел на рысь и вынес Сяяхлю на склон кургана. Она увидела вдали худук и рядом с ним несколько мужчин. В одном из них угадала двоюродного брата. Он сначала глядел в степь, а затем опустился на траву.

«Что же я делаю? — спросила себя девушка. — Сама собираюсь на вечный покой, а парню из-за меня маяться?.. В худук я могу броситься и ночью, а коня-то брату нужно вернуть!»

Она поскакала к хотону в объезд, но кто-то из мужчин заметил странного всадника. Все стали шумно кричать вдогонку, подзывая девушку к худуку. Звал Сяяхлю и брат. Он сызмальства дружил с сестренкой, очень привязался к ней. По правде сказать, он больше переживал за Сяяхлю, чем за коня. За буланого можно было отработать, можно купить и вырастить жеребчика взамен. А Сяяхля из всей родни была самой умной и приветливой. Встречи с нею запоминались надолго, освежали душу. Убери из круга родичей эту звонкоголосую сестренку, жизнь сразу потускнела бы. Теперь вот, увидев Сяяхлю живой, еще не зная, что ей пришлось пережить за долгую дождливую ночь, парень громко выкрикивал ее имя и смеялся, смеялся как ребенок, от счастья.

3

Въезжая в хотон, Сяяхля дала себе слово ни с кем не разговаривать, не отвечать на расспросы, не выслушивать сочувствий. Ей хотелось поскорее добраться до постели, упасть лицом в подушку, забыться. «Пусть ругают, придумывают любые обидные упреки, допытываются… Буду молчать!.. Да и что значат теперь чьи-то вздохи, если даже Нарма не понял меня?»

Первой к ней подошла тетя, младшая сестра матери.

— Деточка ты моя ненаглядная! — всхлипнула женщина, уткнувшись в плечо племянницы. Обняла Сяяхлю, принялась гладить плечи.

У матери Сяяхли была лишь одна сестра. Ее рано выдали замуж за Чотына Хечиева в Бергясов хотон. Чертами лица, разговором и даже походкой она очень напоминала старшую сестру. Сяяхля замечала в ней много материнского, радовалась любой встрече с тетей. После смерти матери Сяяхлю нередко привозили в хотон Бергясов, однако слишком долго жить у тети не приходилось. Гостевания эти запомнились девочке как самые приятные сны детства.

Сейчас для Сяяхли, как никогда прежде, была желанна встреча с любимой тетей. Приехала близкая родственница не сама по себе.

Вечером, когда стало ясно, что Сяяхля исчезла из дома на выпрошенном у брата коне, отец и те из мужчин, что были ему поближе, сошлись на совет. Первое, до чего додумались — что девушка станет искать убежища у тети. Туда направили брата Сяяхли. Десять верховых, в том числе приехавший в гости Пюрвя, разбрелись по степи. Вместо ожидаемой Сяяхли брат привез тетю, а следом за ней приехал и Чотын. Даже этому мудрому советчику не пришло в голову, что девушка устремится на ночь глядя в Налтанхин, искать защиты у Нармы. Такого случая с калмычками не помнили и самые древние степняки.

Узнав, что племянницу сватает зайсан, тетя обрадовалась так, что загордилась. Однако страдальческий вид слегшего в постель Нядвида пробудил в ней размышления иного толка. Первоначальная радость тети объяснялась несложно: выданная замуж за Чотына несмышленым подростком она попала в руки человеку умному, умеющему относиться к женщине уважительно. Каких-то особенных чувств к мужу она не испытывала, полагала, что семейная жизнь у всех женщин одинакова. А счастье или неудача людей измеряется лишь достатком в доме. Мужчины тоже все виделись ей на одно лицо: только работай на них у гулмуты да ублажай в постели.

«Счастье девушки в ее подоле», — говорят калмыки. О другом счастье перешептываются лишь подружки на посиделках, пока их не засватали. «Какая разница, — рассуждала за Сяяхлю ее покладистая в семейных заботах тетя, — молодой мужик или старый? Лишь бы добытчиком удался хорошим!.. Не успеешь оглянуться, дети пойдут. Их надо обихаживать да врачевать от хворей… А мужик чем старше годами, тем приставать будет меньше, и без