Женщина справа - Валентен Мюссо

Элизабет подобрала свои туфли. Лора стряхнула песчинки с платья и принялась высматривать, как вернуться на виллу – сборище маленьких огоньков, которые, казалось, колеблются в ночной темноте, как пламя свечей.

Лора Гамильтон замолчала. Ошеломленный рассказом, я сидел, неподвижно уставившись на ее усталое лицо. Она рассказала все в таких подробностях, что мне казалось, будто я сам прожил эту сцену на пляже, – может быть, в другой жизни. В горле образовался комок, который не давал мне заговорить.

– Вы когда-нибудь кому-то рассказывали об этом вечере?

Она положила руку мне на колено.

– Нет, и особенно тем полицейским, которые пришли меня допрашивать после исчезновения Элизабет. Я же ей обещала в тот вечер… мне было страшно. Не буду тебе лгать, Дэвид: я умирала от страха. Я ни капли не верила тем инспекторам и не была уверена, что они верят мне. Но еще больше я опасалась, какие последствия могли бы иметь эти откровения в моей жизни. Элизабет меня предостерегала. Я знала: она сердится на себя, что открылась мне. В те времена я была наивной, но не настолько глупой, чтобы не понять, что компрометирующую информацию надо хранить в секрете. Я промолчала, о чем потом сожалела все эти сорок лет. Увидев тогда, что ты приехал ко мне, я была охвачена паникой, хоть и не показала этого тебе. Затем я испытала нечто вроде облегчения: я знала, что пришло время заговорить…

– Но сейчас у вас на это нет сил?

– Скорее, у меня на это нет храбрости. Уже больше недели я не могу спать… Я не перестаю думать о том вечере. Что бы ты ни мог подумать обо мне, я счастлива, что рассказала тебе правду.

Мы смотрели на черепаху, которая вылезла из водоема и неподвижно замерла меньше чем в двух метрах от нас. Она долго и пристально смотрела на нас, будто хотела присоединиться к нашему странному дуэту.

– В чем я мог бы вас упрекнуть, Лора? Я знаю, как трудно вам было жить с этой историей. В любом случае я не уверен, что, даже если бы вы рассказали им все, расследование двинулось бы в другом направлении…

Она нахмурилась.

– Как ты можешь это утверждать?

– Я тоже кое-что от вас скрыл. Я не только разыскиваю своего отца… точнее, поиски вызвали у меня пристальный интерес, как тогда проводилось расследование.

– Это правда?

– Я выяснил, что полиция Лос-Анджелеса действовала небрежно, если не сказать хуже. То ли полицейские знали о существовании мужчины из «Голубой звезды» – агента ФБР, – то ли получили приказ даже не пытаться его разыскать – что в конечном итоге то же самое. Департамент полиции Лос-Анджелеса и ФБР делились информацией: они сделали все, чтобы этот человек не оказался среди подозреваемых. Теперь я куда лучше понимаю, почему. И сказать, что я с самого начала был убежден, что речь идет о любовнике моей матери…

Внезапно кое-что меня царапнуло.

– Почему вы так уверены, что в пятницу вечером моя мать встречалась именно с Джоном Сеймуром?

– Вообще-то я еще не закончила свой рассказ… Когда в январе начались съемки, мои отношения с Элизабет изменились. У нас больше не было прежнего взаимопонимания. Она никогда не упоминала о том вечере на пляже: у меня было впечатление, что она хочет, чтобы я забыла об ее откровенностях… или чтобы я, по крайней мере, сделала вид, будто их забыла. Иногда я пыталась направить разговор в этом направлении, но она сразу же закрывалась. Я сочла благоразумным не настаивать – не хотелось, чтобы у меня в жизни стало одной заботой больше. К тому же этот букет гвоздик, который она получила. Я тебе уже рассказывала, что в тот день мы не были одни в гримерке, но перед ее уходом мы смогли обменяться несколькими словами. «Это он, не так ли?» – прошептала я, указывая на цветы.

– Что же она вам ответила?

– Она сказала мне: «Не беспокойся, я все улажу. Я еще не знаю как, но обязательно найду средство отделаться от этого человека». Когда позже я узнала, что она отправилась на свидание с незнакомцем, я, конечно, вспомнила об этом разговоре. Я и сейчас уверена, что это был тот агент.

– Думаете, она хотела прекратить его шантаж?

– Я ничего не знаю, Дэвид. Не представляю себе, что она могла бы сделать. Для нее существовало гораздо худшее, чем сотрудничество с ФБР.

– Что будут опубликованы те фото… или будет обнародовано мое существование?

Она утвердительно кивнула.

– Сегодня такими снимками никого не шокировать, но тогда… Никакой актрисе нельзя было оказаться фигуранткой такого скандала, особенно Элизабет, карьера которой едва начинала складываться.

Мысль о том, какой стыд могла испытывать моя мать, была для меня особенно тягостной. Однако какой бы эгоисткой она ни казалась, знание, что я не был единственной причиной ее неприятностей, немного смягчало и так жившее во мне чувство вины.

– А на следующий день вы об этом не говорили?

– Нет. Гримировать ее понадобилось не так долго, а Элизабет устала. Настал уикенд, и я много раз звонила ей, чтобы узнать, как у нее дела, и побольше узнать о свидании, но никто не ответил. Я не на шутку забеспокоилась. Если бы я была в Лос-Анджелесе, я бы, безусловно, пошла к ней.

– Где вы были?

– В Палмдейле, на свадьбе одной из двоюродных сестер. Там я и провела уикенд. Вечером в воскресенье я снова попыталась позвонить ей… разумеется, безуспешно. Бог знает, где и с кем была тогда Элизабет…

В это мгновение я вспомнил о бабушкиных словах: «Я уверена, что Лиззи умерла в тот самый день, когда исчезла». Теперь я был в этом уверен так же, как и она.

– Следующие недели были ужасны, – снова заговорила Лора. – Я жила в страхе. У меня не было никого, кому я могла бы довериться, и, не переставая, снова и снова прокручивала в голове разговор, который у нас был на пляже… Съемки были прерваны больше чем на неделю. Оставаться одной у себя в ожидании было настоящим кошмаром. Когда мы все вернулись на студию, никто больше не осмеливался говорить об Элизабет. Как будто стоило лишь произнести ее имя, и этим можно навлечь несчастье. Это глупо, но в мире кино все очень суеверны… Однажды, месяц или два после ее исчезновения, я позвонила твоей бабушке в Санта-Барбару.

– Она мне об этом сказала.

– Когда я набрала ее номер, я толком не знала, что у меня в голове. Я хотела сказать ей о том вечере в Малибу, о том, что мне доверительно сообщила Элизабет, но, едва услышав ее голос, я передумала. У меня не было права досаждать ей этими историями. Твоя бабушка и так достаточно страдала.

– Думаете, моя мать рассказала ей про этого агента?

– Я почти уверена, что твоей бабушке ничего неизвестно. Насколько я знала, Элизабет поддерживала с ней отношения скорее на расстоянии.

– Потому что она не одобряла ее карьеру?

– Думаю, в первую очередь потому, что Элизабет не любила говорить ей о своих проблемах. У нее была склонность все приукрашивать, чтобы не разочаровывать ее и заставить поверить, что ее карьера идет в точности так, как она и предполагала.