Люди Путина. О том, как КГБ вернулся в Россию, а затем двинулся на Запад - Кэтрин Белтон

была послужить дополнительной защитой от попадания денежных потоков в чужие руки. Ходорковский отказался исполнять обязательства по этому контракту, что привело к досудебным и судебным спорам, а затем — и к уличным разборкам. На Рыбина было совершено два покушения. Первая попытка произошла поздним вечером в ноябре 1998 года — в него стреляли прямо на московской улице. Второе покушение случилось в марте следующего года — в машине взорвалась бомба, погиб водитель. Потрясенный и шокированный, Рыбин бежал из России и скрывался следующие пять лет.

ВНК досталась Ходорковскому, а Акимов и его люди почувствовали себя униженными. История битвы за компанию не попала в фокус общественного внимания — из-за паники после финансового кризиса августа 1998 года событие прошло незамеченным. Но именно оно определило будущее российского нефтяного сектора. Теперь Акимов мечтал о мести. Рыбин, хоть и прятался в Вене, но начал собирать компромат на группу Ходорковского «Менатеп» и сливать информацию российским правоохранителям, в первую очередь своим друзьям-офицерам из ФСБ.

Однако первые попытки Акимова оказались безуспешными. После прихода к власти Путина изменилась сама атмосфера. По словам крупного банкира, знакомого с ситуацией изнутри, Сечин вместе с одним из партнеров Акимова начал убеждать президента в том, что Ходорковский представляет угрозу власти. Рыбин привлек на свою сторону Егора Лигачева, представителя старой гвардии, бывшего члена Политбюро, депутата от Томского региона, где располагались месторождения ВНК. Лигачев заявил Путину прямым текстом: Ходорковский ставит под угрозу само существование режима, его люди прибрали к рукам все финансовые потоки страны и вскоре у них будет больше денег, чем у государства. Ходорковский один скупил больше активов, чем половина чиновников.

Этот посыл Путин воспринял серьезно — он и сам обдумывал способы укрепления своей власти. Предстояла борьба с группами соперников. Но, несмотря на маневрирование, вначале на призывы расправиться с ЮКОСом он реагировал довольно вяло. Как сказал крупный банкир, связанный со спецслужбами, компания ЮКОС была слишком крупной, слишком хорошо интегрированной в западные рынки, поэтому задача казалась практически невыполнимой. Это была самая узнаваемая, самая активная торговая компания страны, символ рыночного успеха России.

Возможно, расправы удалось бы избежать, если бы не поведение Ходорковского. В отличие от «Лукойла» и «Сургутнефтегаза», решивших покориться воле Кремля, Ходорковский продолжал поднимать ставки. В итоге противостояние превратилось в битву за право управлять страной и определять ее курс развития. Ходорковский был готов биться об заклад, что люди Путина его не арестуют: он полагал, что они недостаточно сильны и не станут рисковать и без того шатким положением России на рынке. Во многих смыслах это был типичный для него ход.

— Он строил собственную империю с маниакальным упорством, — вспоминал его советник Кристиан Мишель. — Остановить его могла только пуля.

Ходорковский и сам теперь признает, что был адреналинщиком, что вел себя подобно наркозависимому, что восприятие риска у него было искажено. Впервые он узнал об этом за много лет до битвы за ЮКОС, еще во времена учебы в институте им. Менделеева в Москве, когда проходил специализацию по взрывчатым веществам.

— Я — человек, у которого по каким-то причинам отсутствует чувство страха, — сказал он с кривой усмешкой во время нашей беседы в баре Цюриха вскоре после освобождения из заключения. — Я не чувствовал опасности, когда делал или держал в руках бомбу. В прошлом я обожал скалолазание и никогда не пользовался страховкой. Не потому, что смог преодолеть свой страх, а потому, что у меня его не было. Все годы заключения я спал здоровым крепким сном. И хотя случалось, что на меня нападали с ножом, после этого я забирался на койку и мирно засыпал. Иногда мне самому было смешно, когда меня спрашивали, понимаю ли я, что у меня за спиной может оказаться человек с ножом. Я просто этого не боялся.

О надвигающейся опасности Ходорковский узнал в середине 2002 года. «Лукойл» был уже под прицелом, а бывшие кагэбэшники, которые работали в его службе безопасности, предупредили об операции «Энергия», в рамках которой шел сбор компромата на крупнейшие энергетические концерны страны. В случае с ЮКОСом в фокус расследования попали операции компании с акциями ВНК. Но Ходорковский решил, что это обычный сбор компромата для борьбы с нефтяными баронами.

— Это была не первая подобная операция, и мы не думали, что она будет такой радикальной, — сказал он, когда мы встретились в его офисе на Ганновер-сквер. Теперь он был в безопасности.

В 2002 году Ходорковский обнародовал данные о своем состоянии в 7,6 миллиарда долларов за счет владения 36 % акций «Менатепа». В этом смысле он стал образцом ведения прозрачного бизнеса в диких условиях тогдашнего бизнес-климата России. Свою компанию и свое будущее в России он связывал с интеграцией с Западом. Еще три года назад Ходорковский был символом дикого российского грабительского капитализма, и миноритарные западные акционеры обвиняли его в нарушении своих прав, а теперь он искал пути легитимации бизнеса и готовил почву для внедрения западных стандартов в корпоративное управление ЮКОСа.

С такой же страстью и задором он начинал заниматься бизнесом в комсомольскую пору. Теперь он поменял свои массивные очки с толстыми линзами на изящные дизайнерские, и казалось, что даже внешнее преображение свидетельствует о его стремлении к прозрачному бизнесу. И хотя он по-прежнему носил джинсы и темные водолазки, на смену копне густых темных волос девяностых годов пришел короткий седой ежик, а усы исчезли. Для контроля за финансами и производством в ЮКОСе он нанял западных менеджеров, что помогло восстановить добычу на западносибирских месторождениях до уровня, существовавшего до распада СССР. Частные нефтяные компании начинали сотрудничать с западными производителями бурильного оборудования, совершенствовали методы добычи, инвестировали в технику и приглашали западных консультантов. В тот момент ЮКОС производил больше нефти, чем Кувейт.

Западные партнеры восхищались Ходорковским — он стал практически другим человеком. Акции ЮКОСа стремительно росли, что еще больше укрепляло его связи с Западом. Он угощал элиту Вашингтона дорогими винами, учредил общественную организацию «Открытая Россия», в совет директоров которой вошли Генри Киссинджер и бывший посол США в России, отправил первый танкер с сырой нефтью в Техас, что стало первой прямой поставкой российской нефти в Америку, и лоббировал строительство трубопровода от Мурманска до США, который работал бы независимо от российского государства.

Вся эта активность еще больше обозлила людей Путина из КГБ. Ходорковский открыто флиртовал с Западом, что было воспринято как прямой вызов их авторитету. Его попытки объединиться с другими нефтяными баронами и выстроить собственный трубопровод были расценены как серьезная угроза.

Система нефтепроводов в России всегда служила защите государства, а допуск к ним использовался как