Взвод, приготовиться к атаке!.. Лейтенанты Великой Отечественной. 1941–1945 - Сергей Михеенков

А туберкулезом она, скорее всего, и не болела. Так, покашливала для острастки, чтобы у нас и мысли никакой на ее счет не возникало. Венгерки, когда мы входили в их села, не мазали себя сажей и не одевались в лохмотья, как это делали румынки.

Венгры, особенно крестьяне, относились к нам хорошо. При том, что венгерская армия продолжала сражаться вместе с вермахтом против нас. У крестьян немцы и венгерские фашисты, салашисты, забирали скот и урожай. Мы же, придя на их землю, ни продуктов для себя, ни фуража для лошадей с них не требовали. Все необходимое везли с собой. Земли у здешних крестьян было мало. Занятия свои мы проводили не на их участках, а у обочин дорог, в оврагах и на пустырях. Чтобы не топтать пашню. Отрывали окопы и потом, вечером, уходя, снова закапывали их. Мы знали некоторых крестьян, которые воевали против нас, были на Восточном фронте, но злобы к ним не проявляли. В основном это были инвалиды. Кто без руки, кто без ноги, а кто еще не мог оправиться от контузии. Они свое получили. Кто под Сталинградом, кто под Ростовом и Харьковом, кто под Одессой.

Скот свой венгры на всякий случай прятали от нас за двумя-тремя стенами. Поили и кормили скрытно, рано утром, когда мы еще спали. В каждом дворе стояло по одной-две подводы с набором конных плугов и борон, а лошадей или быков мы никогда не видели. Прятать свой скор от реквизиций и мобилизаций они научились еще до нас. Прятали и при нас.

К Дунаю мы подошли возле села Харта и Мадочи. Село Харта стояло на левом берегу Дуная, а Мадочи – на правом. Саперы, встретившие нас, когда мы подошли туда, рассказали, что реку на этом участке с боем форсировали стрелковые роты 40-й гвардейской стрелковой дивизии.

Дунай мы форсировали на надувных лодках. На середине реки проплыли мимо трубы затонувшего парохода. Труба была окрашена в белый и черный цвета. Мы выбрались на берег без единого выстрела. Светало. Моросил дождь. Цепи подошли к фруктовым деревьям и виноградникам. Вдали виднелись очертания большого города. Мы шли, не встречая сопротивления противника. Вскоре начали попадаться свежеотрытые окопчики. Все они были брошены. Кроме одного. Окопы тянулись вдоль берега ровной цепочкой. И один из них был накрыт камуфляжной немецкой плащ-палаткой. Мы и сами так делали, когда становились в оборону: зароешься в землю, а сверху ячейку прикроешь плащ-палаткой – тепло и дождь не страшен.

Мы шли рядом: связной Петр Маркович, пулеметчик Иван Захарович и я. Когда увидели ячейку, прикрытую плащ-палаткой, остановились. Дальше двигались осторожно, тихо. Я зашел с тыла, подобрался к брустверу, опустился на колени и осторожно поднял край плащ-палатки. Под камуфляжным пологом в ячейке спали два немца. Это были моряки. Морские пехотинцы. Молодые, почти дети. В углу окопа стояли два автомата и пехотные малые лопаты в чехлах. Ранцы были под головами. Осторожно, чтобы не разбудить спящих немцев, я нагнулся и вытащил автоматы. Они проснулись, но не испугались. Они тут же встали, словно ждали нас, выпрямились и, не произнеся ни слова, подняли руки.

Автоматы я передал Ивану Захаровичу. А Петру Марковичу сказал, чтобы, когда моряки вылезут из окопа, он их хорошенько обыскал. Сам с автоматом на изготовку стоял напротив них. Носком сапога пнул одного, кивнул вверх. Тот сразу понял, что надо вылезать. При обыске у него нашли финку. У второго морского пехотинца тоже нашли такую же финку. А больше ничего опасного. Вытащили из окопа все остальное: лопаты, ранцы. В ранцах оказались патроны, запасные магазины с набитыми в них патронами и гранаты. Они были готовы к хорошему бою. Автоматы и финские ножи забрал мой связной, а гранаты и магазины с патронами я поручил нести второму номеру пулеметного расчета. Пленных конвоировал Иван Захарович, держа пулемет на изготовку.

Ранцы у них были добротные, вместительные, сверху крышки их были обшиты телячьей кожей. Но видимо, постоянно растущую потребность в снаряжении в период тотальной мобилизации на фронты Германия, ее союзники и их промышленность уже не могли удовлетворить, и иногда нам попадались в плен немцы, которые имели простые рюкзаки. Но эти имели настоящие ранцы.

Наш вещмешок, солдатский сидор, во всех отношениях был прост. В него свободно входил один комплект патронов – 120 штук. Пара нательного белья. Пара чистых портянок. Котелок, в который обычно закладывался порядочный кусок хлеба, кружка и ложка. Бритвенные принадлежности. Некоторые солдаты носили в вещмешках нехитрый набор сапожного инструмента: молоток, сапожный нож и плоскогубцы. Вот и весь солдатский багаж на войне.

Мы с любопытством осматривали ранцы немецких морских пехотинцев: кроме патронов и гранат, в них лежало чистое нательное белье (кальсоны и тельняшка), прибор для бритья, галеты, сахар и по куску хлеба и сала. Все это мы оставили в ранцах.

В других окопах никого не было.

Из опроса пленных морских пехотинцев мы выяснили, что их подразделение находилось здесь в боевом охранении. В подразделении в основном молодые пехотинцы, в боях еще не были. На фронт они только-только прибыли. Все ночью ушли, а их оставили, забыли разбудить. Даже нам они не хотели признаться, что плен для них – не самый худший исход. Месяц назад их списали из флотского экипажа на берег, в пехоту. Но форму оставили. Из Кельна сюда, на Дунай. Одеты они были в короткие черные бушлаты, в черные брюки, заправленные в короткие сапоги. Им повезло, что в плен они попали не в бою и что мы продвигались вперед без потерь. Трудно сказать, как бы мы распорядились их судьбами, попади они нам в руки в бою. Во-первых, их запросто могли бы принять за эсэсовцев – черная форма! Кто бы там, во время атаки, разбирался в нашивках и прочих тонкостях? А во-вторых… И во-вторых, и в-третьих – легче было избавиться от обузы сопровождать пленных в тыл прямо на месте. Другое дело, если бы где-то поблизости формировалась колонна. Но немцы пока еще не сдавались в плен массово. Еще дрались отчаянно.

Чуть погодя, после порядочного перехода, пленных морских пехотинцев мы подкормили хлебом и салом из своих запасов. Когда мы расположились на привал и расстелили палатку, начали выкладывать на нее еду, потянулись к своим ранцам и они. Но старые солдаты подошли к ним и сказали, чтобы свои припасы поберегли.

– Еще пригодится вам ваша снедь. У вас дорога будет долгой, – говорили они и жестами приказывали морским пехотинцам убрать их продукты обратно в ранцы.

У нас нашлось чем покормить пленных. Выдали им по такой же пайке, что и всем автоматчикам взвода. Никто не протестовал. Так, подшучивали над ними, отпускали незлые реплики. Взвод понимал, что эти двое попросту сдались, воспользовавшись тем, что старший боевого охранения не пришел за ними. Снимались они ночью. Они попросту остались, наверняка зная, чем все кончится. И то, что немцы начали сдаваться, было добрым знаком. Все, особенно старые солдаты, это хорошо понимали.

Вскоре нам пришлось отправить их в штаб батальона. Для конвоирования их я выделил двоих опытных автоматчиков. Документы у немцев мы тоже не стали отнимать. Конвою сказал:

– Присматривайте. Чтобы не выбросили документы где-нибудь по дороге.

И еще приказал, чтобы никого к ним не допускали. Много всяких охотников найдется заглянуть к ним в ранцы, обшарить карманы, поменяться с ними сапогами…