Дом без номера - Мария Бережная

Как же она тараторила!

Моррис улыбнулся и сыграл «Шестнадцать тонн» заново. Потом еще раз, и еще – только бы она продолжала всё так же стоять рядом и улыбаться…

…только бы она поскорее села на свой поезд и уехала! Ведь тогда можно будет избежать болезненного знакомства, слов, которые нужно зачем-то говорить, и узнавания правды о нем в конце концов. Хотя, может, она бы поняла… и даже приняла. Но Моррис не слишком надеялся на это. И чтобы не рушить солнечное чудо, он быстро доиграл, вежливо отказался от предложенных фруктов и, раскланявшись, ушел.

Жаль. Он мог бы сыграть сегодня много других мелодий. Призрачному Моррису не нужны еда, деньги и кров. Ему нужна только музыка. И глаза людей, которые их слушали – его и Морриса-младшего.

А эта женщина смутила его, выбила из привычной колеи. Ему впервые захотелось заговорить с человеком, рассказать о чем-то, послушать ее… ее голос…

Есть у Морриса еще одно любимое место – пляж «Ласковый». Прекрасное название для чудесного места! Моррис садится на камень… Сказать по правде, на пляже нет камней. Но этот, видимо, каждый раз прорастает сквозь песок специально для него.

Моррис сел на камень и заиграл.

Закрыв глаза, он играл для моря, и пляжа, и ветра, и свинцово-серого неба, для леса за спиной и для себя самого мелодию сегодняшнего дня. Музыку любви, которая могла бы зародиться из двух взглядов и ярко-оранжевого апельсина, его любимого фрукта, из теплоты и света этой необыкновенной, яркой женщины и его черно-белой души. Как хорошо, когда весь ты – одна сплошная душа, и всё, что тебя смущает, можно сыграть! Вытащить, как занозу, и сыграть так, что море перестает шуметь, а ветер замирает и садится у твоих ног. И даже чайки перестают летать – они слушают и сочувствуют музыканту, переживая вместе с ним так и не случившуюся историю любви.

Так и не случившуюся историю жизни.

Когда Моррис доиграл и открыл глаза, ему пришлось поморгать, чтобы понять – это не мираж.

У его ног лежал ярко-оранжевый апельсин.

– Мама, а ты знаешь, что я буду рыжей, когда вырасту? – задумчиво сказала пятилетняя девочка маме, когда они вышли из кафе.

– Почему ты так решила, зайчонок?

– Мне зеркало показало, которое возле вешалки, – пояснила девочка.

Ей не очень хотелось становиться рыжей. Все-таки рыжих принцесс гораздо меньше, чем светловолосых, поэтому девочка немножко загрустила.

– Зеркало показывает тебя, а не то, что ему хочется. И точно не показывает будущее! – назидательно произнесла мама.

На самом деле она сама не очень в это верила. Но кто-то когда-то сказал ей, что родители иногда должны говорить назидательным тоном, так дети лучше запоминают.

– Нет, мам. Ты просто в него не смотрела.

– Пойдем проверим? – неожиданно предложила мама.

Глубоко в душе ей даже хотелось, чтобы дочка оказалась права. Так надоело быть взрослой родительницей, не верящей в чудеса!

Они вернулись в кафе и подошли к зеркалу… и увидели большого рыжего зайца под зонтиком и ухмыляющуюся клоунессу.

– Ой! – прошептала мама.

– Вот видишь. Я не хочу быть рыжей!

– А зайцем, значит, ты хочешь быть, зай… ой… солнышко! Солнышко, не зайчонок, – еще раз повторила мама, словно поставила печать на увиденное: «Одобряю».

– Не пугайтесь. Просто зеркало на меня обиделось.

Судя по отражению, к ним подошел большой зеленый жук. А на деле это оказался всего лишь бармен.

– Почему? – оживилась дочка.

А мама, которая всю жизнь мечтала о чудесах, размышляла: как бы сделать, чтоб на нее тоже обиделось какое-нибудь зеркало? Хотя бы маленькое. В пудренице – в самый раз!

Большой зеленый жук – вернее, бармен – грустно вздохнул.

– Сам не знаю. Как-то раз я в очень плохом настроении протирал зеркало, и потёки на нем всё никак не желали отмываться, а надо было уже открывать кафе. Ну, я и обругал его последними словами… И вот результат.

Он снова повернулся к зеркалу, и там отразился зевающий тигр. Зеркало явно скучало: бармен рассказывал эту историю уже пятый раз только за сегодняшний день, но ему мало кто верил. Согласитесь, трудновато поверить в то, что на кого-то обиделось зеркало!

Мама подумала немного, посмотрела на дочку, которая вдохновенно строила рожи тигру, и решилась:

– А давайте, я его у вас куплю!

Бармен тоже немного подумал. Он, сказать по правде, его побаивался. Но при входе в кафе стояла вешалка, а рядом с ней обязательно должно быть зеркало – так положено.

– А, давайте! Куплю другое.

На следующий день Циля сделала вид, что не заметила подмены. Ей и самой зеркало не нравилось – обиделось оно на Йохана, а отражало всякую чертовщину вместо любого, кто в него заглядывал. Причем, фантазия у зеркала оказалась просто безграничная!

Так обиженное зеркало переехало в новый дом. Оно по-прежнему дуется и отражает всё что угодно, кроме действительности. Но маму и дочку это вполне устраивает.

Вы слышите? Это на улице звучит флейта! Нет, мне не кажется. На этот раз – нет.

Дом отпустил меня – и я чувствую такую странную легкость… Я совсем от нее отвык, ну и дела!

Но я не прощаюсь. Возможно, когда-нибудь – в Париже или где-то еще – мы с вами увидимся снова.

Возможно… А теперь мне пора. Я уже попрощался с Домом и жильцами, но всё же передайте еще раз, что я желаю им всем удачи.

Спасибо! Да, мне она тоже пригодится.

Варцлав действительно ушел.

Когда в Доме меняется Привратник, могут начаться беды, катастрофы и проблемы – всё что угодно, начиная с нашествия термитов и заканчивая обрушением лестниц. Когда-то такое случилось с Вавилонской башней. Правда, обошлось без термитов.

Привратник – это ведь не просто тот, кто охраняет Дом. Привратник – это его душа.

После той башни Варцлав долгое время не создавал Дома. Всякий раз, когда он позволял мечте пустить корни в своем сердце, перед его внутренним взором сразу вставала давняя катастрофа. Его проклятие.

Сейчас ему предстояло уйти из своей новой башни – на этот раз не упавшей, а прочно стоящей на улице одного мегаполиса, известного своей склонностью давать приют существам творческим и нестандартным.

В этот раз получилось. Значит, скоро появится следующая!

Варцлав в последний раз поднялся на крышу Дома и посмотрел вниз.

– Моя башня… – Варцлав вздохнул.

Его ждал Париж. И Коломбина.