Она развалилась. Повседневная история СССР и России в 1985-1999 гг. - Дмитрий Окрест

Важнейшем проблемой, которая практически обрушилась на нас, как гром среди ясного неба, оказалась судьба партийных архивов после августа девяносто первого года. Собственно, вопрос тогда надо было решать сходу, поскольку аппарат партии после путча прекратил свое существование. Я хорошо помню, как 21 августа был в Белом доме, где просидел все дни путча и собирался послушать по телевизору пресс-конференцию Горбачева после его возвращения из Фороса. И вдруг неожиданно получил распоряжение Ельцина отправляться на Старую площадь и обеспечить сохранность партийных архивов. Это, надо сказать, было целое приключение. Я с трудом нашел в здании ЦК одного человека, отвечавшего за делопроизводство. Он тоже переживал за судьбу архивов. Вместе с ним мы опечатали архивы, а потом начали долгую работу по разбору всех документов. При этом нам приходилось и элементарно собирать все документы из кабинетов и с рабочих столов – ведь все работники оттуда просто ушли в августе, оставив всё как есть. Здания ЦК стояли пустыми вплоть до начала зимы – какие-то люди там начали появляться только в декабре, когда на Старую площадь стало переезжать правительство. И всё это время в этом пустом здании работали мы, собирая и систематизируя документы.

Нам не удалось тогда забрать только документы Политбюро. Дело в том, что архив Политбюро к тому времени был преобразован в архив Президента СССР, а М. С. Горбачев продолжал находиться в должности. Тогда мне специально звонил Горбачев, предупреждая, чтобы мы не трогали документы Политбюро, потому что они относятся к архиву Президента. А в декабре архив Президента СССР был преобразован в архив Президента Российской Федерации и также поступил в наше распоряжение.

Удалось ли обеспечить полную сохранность документов с учетом всех обстоятельств?

Думаю, что все документы, находившиеся в хранилищах, были полностью сохранены. Что касается рабочих документов, то, наверное, за всем уследить было нельзя. В конце концов, работники ЦК могли унести что-то с собой. Но благо отечественной бюрократии проистекает от того, что все бумаги у нас, как правило, выпускаются в нескольких экземплярах. Так что не думаю, что что-то ценное могло пропасть безвозвратно.

Частью архивной революции 90-х было рассекречивание важных ведомственных архивов. В частности, архива КГБ. Как воспринимали это решение внутри этих ведомств?

Решение об открытии этих архивов осуществить было сложнее, чем с архивами партии. Хотя бы потому, что КПСС прекратила свое существование. А КГБ продолжал действовать. И, кроме того, КГБ был союзной структурой и российским властям не подчинялся. Поэтому, хотя Ельцин в девяносто первом году и подписал указ о передаче России архивов КГБ, расположенных на ее территории, всё равно продолжала сохраняться определенная двусмысленность. К тому же спецслужбы довольно быстро сумели убедить руководство России в важности сохранения оперативных архивов в распоряжении этих ведомств. И здесь, в общем, спорить было бессмысленно. Вопрос возникал об исторической части архивов, оперативная ценность которых, мягко говоря, сомнительна. Но всё же по архивам спецслужб быстро пошел откат. Фактически спецслужбам, а также Министерству обороны и МИД удалось сохранить свою собственную архивную сеть.

Но положение даже в этих архивах существенно изменилось. В большинстве этих архивов существуют читальные залы. Это сейчас воспринимается как обыденность и само собой разумеющееся, а ведь это тоже следствие архивной революции 90-х. Раньше это было просто непредставимо. Эти архивы не предусматривали регулярной работы исследователей. Документы оттуда лишь иногда, по особому случаю выдавали "своим" специалистам, которые работали с ними в своих помещениях. Всё-таки тогда у Государственного архивного управления были большие полномочия. Мы имели статус самостоятельной федеральной структуры, поэтому мы подписали соглашения со всеми ведомственными архивами Федеральной службы контрразведки (будущего ФСБ), Министерствами обороны и внутренних дел, иностранных дел, Службой внешней разведки, спецслужбами, где прописали определенную процедуру работы этих архивов.

Фактически в какой-то момент вы стали, главным ответственным за прошлое нашего государства.

Действительно одна из важных проблем, которой нам пришлось заниматься, была связана с тем, что у российских республиканских властей не существовало никакого экспертного органа по истории.

Ведь у нас, в отличие от других республик, не было своих академических институтов. В итоге именно архивному управлению пришлось заниматься всеми вопросами, так или иначе относящимися к истории. Например, разработкой российского герба. Вообще одна из тактических задач, которую я ставил, возглавив управление, – это элементарно показать российским властям – правительству и депутатам – какие ценности хранятся в их архивах. Поэтому практически сразу после моего вступления в должность мы стали готовить выставку, посвященную российской государственности, законодательству и символике. В декабре девяностого года, к открытию II Съезда народных депутатов эта выставка была готова, она разместилась в Белом доме и начиналась от кабинета Бориса Ельцина. Надо сказать, она действительно была грандиозна: в ней были представлены законодательные акты, начиная от судебника Ивана III и включая редкие местные законодательные акты XVIII века. Мы тогда поработали со всеми архивами – и местными и союзными, чтобы показать российским депутатам, на какое наследие они опираются. Там же мы, кстати, выставляли огромное количество гербов и флагов, все виды и варианты исторической российской символики. Это, кстати, тоже повлияло на работу по созданию нового российского герба.

Как принималось решение о возвращении двуглавого орла? Из каких вариантов и соображений исходили, делая этот выбор?

Сама работа над гербом началась несколько спонтанно и отчасти по моей инициативе. Дело в том, что, принимая Декларацию о суверенитете 12 июня 1990 года, Съезд народных депутатов в своем решении записал пункт о необходимости подготовки нового гимна России. И была создана соответствующая комиссия. Я в нее не входил, и о гербе там речи тоже не было. Тем не менее, пользуясь общей неразберихой тех дней, я в нарушение бюрократических правил просто пришел на заседание этой комиссии и сказал, что у России на современном этапе ее истории наверняка начнутся дискуссии вокруг ее герба. В Польше, Венгрии, Чехословакии, Румынии – словом, во всех еще недавно социалистических странах Европы изменились гербы, утратив партийно-политическую символику. Да и на заседаниях съезда и Верховного Совета РСФСР у некоторых народных депутатов появились трехцветные бело-сине-красные флажки вместо прежних красных, с синей полосой у древка. Было ясно, что вскоре очередь дойдет и до герба РСФСР. Этот герб легко мог стать объектом критики. На гербе государственная принадлежность выражалась названием государства – "РСФСР". Другим текстом, помещенным на гербе, был призыв: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь". Что же здесь во всем этом было от многовековой истории России, ее традиционных символов?

Я обратил внимание комиссии на то, что у России есть ее геральдический символ, которому 500 лет – двуглавый орел. И не надо быть пророком, чтобы предвидеть, что в ближайшее время будут раздаваться требования восстановления исторической символики. Не лучше ли правительству самому проявить инициативу?