Цепной пес самодержавия - Виктор Тюрин

– Папа! Света! Вы только посмотрите, что мне подарили!

– Какая прелесть! – воскликнула Света, прижимая руки к груди, а хозяин только крякнул, глядя на пасхальное яйцо, усыпанное серебряными цветочками, где на каждом листике лежала капелька росы – бриллиант.

– Папа, подержи! – она сунула футляр отцу и, открыв яйцо, снова закричала: – Ой! Смотрите! Какая красота! Внутри – серебряный ангелочек!

– Фаберже? – с явным удивлением в голосе спросил Антошин.

Я согласно кивнул головой и только сейчас понял, как сильно его озадачил. У меня не было сомнений, что младшая дочь уже поделилась с папой своими впечатлениями после того, как навещала меня со Светланой в госпитале, но если до этого у Михаила Антоновича были определенные сомнения, ведь Лиза – известная выдумщица и болтушка, то теперь он получил весомое подтверждение ее словам. Внутренне усмехнувшись, глядя на несколько растерявшегося хозяина, я спросил его:

– А что, больше гостей не ждете?

– На этот раз нет. Обычно Новый год мы встречаем с моим братом. Один год он к нам с семейством приезжает, а на другой – мы к ним едем, а тут перед самым праздником его младший сын подхватил простуду и поделился ею с папой, поэтому будем встречать, так сказать, в тесном семейном кругу. Девочки, – при этом он бросил укоризненный взгляд на дочерей, которые все еще продолжали восхищаться красотой подарка, – может, хватит восторгов! У нас, если вы не забыли, еще гость не накормлен!

– Ой! Сережа, извини! – бросила на меня смущенный взгляд Светлана.

– Сергей Александрович, вы мой самый-самый дорогой мужчина, – кокетливо и одновременно шутливо произнесла Лиза. – Большое вам спасибо! Я…

– Все, хватит разговоров! – прервал ее отец. – Прошу к столу, гость дорогой!

Потом был роскошный, уставленный яствами, стол с шампанским, вином и коньяком. К этому великолепию прилагался праздник, состоящий из смеха, тостов, пожеланий, шуток и красиво расцвеченный бенгальскими фейерверками и салютами, запускаемыми с балкона. Для меня наступивший 1917 год был более знаменательным и волнительным годом, чем для большинства жителей России, ведь с его началом пошел отсчет новой истории Российской империи.

В начале третьего ушла спать Лиза, а еще через какое-то время – Михаил Антонович. Мы со Светой остались вдвоем.

Окато не считал, что праздники – это серьезный повод пропускать занятия, поэтому со второго января мы приступили к тренировкам за одним-единственным исключением – взаимно пожелали друг другу счастья в новом году. Придя домой, я только успел выйти из ванной, как раздался звонок в дверь. Открыв, увидел на пороге Пашутина.

– Ты чего в ванной отмокаешь? Неужели вчера так набрался?

– Окато, – лаконично ответил я, не дав ему договорить. – Проходи!

– Вот изверг! С Новым годом тебя, Сергей! Счастья, здоровья и удачи во всех делах!

– И тебе, Миша! С какими хитрыми новостями пришел? – поинтересовался я у приятеля, переступающего порог моей квартиры.

– Что, просто так прийти поздравить уже не могу? – с хитрой улыбкой спросил он меня.

– Можешь, но тогда бы ты с собой коньяк принес.

– Ну, ты и язва! – весело ухмыльнулся он, снимая шинель.

Когда он прошел в гостиную и уселся за стол, я спросил его:

– Чай будешь?

– Варенье есть?

– Вишня и малина.

– Смотрю, ты так и живешь благодеяниями попадьи.

– Я хороший человек. Она хороший человек. Так почему одному хорошему человеку не помочь другому хорошему человеку?

– Ты так сказал, что мне сразу подумалось: может, между вами есть еще что-либо помимо варенья?

– Значит, чай с вареньем ты не будешь?

– Буду. Заваривай, потом поговорим. Кстати, я вишню буду.

Мы сели за стол. По комнате распространился аромат свежезаваренного чая. Пашутин подтянул к себе розетку с вишневым вареньем и принялся пробовать его, причмокивая языком, при этом делая вид, что его больше ничего не интересует.

– Ты пришел варенье есть или как? – не выдержал я.

– Спасибо, что напомнил, а я-то думаю: чего к тебе пришел? – съехидничал полковник. – Мы ведь с тобой почти две недели не виделись. Так? Как ты знаешь, вернулся я обратно в свой родной департамент и к начальству с докладом: прибыл! Принимайте с распростертыми объятьями! А те в растерянности хлопают глазами и так невинно заявляют: дескать, мы тебя не ждали. У вас, полковник Пашутин, вроде должность завидная, генеральская, во дворце образовалась, что вам тут делать. Их растерянность я прекрасно понял! У них и раньше со мной сложности были, но теперь я не просто полковник, а любимчик его величества! Меня так просто голыми руками не взять! Значит, стою перед ними весь из себя довольный, как мне вдруг такое предложили, что тут же и подумал: не ослышался ли я? Потом стал удивляться, как с их жалкими умишками они смогли до этого додуматься, пока не узнал всей правды. Оказалось, что где-то с месяц назад начальник Генерального штаба представил доклад военному министру по изменению работы внешней агентурной разведки. Суть его проста: создать особые разведывательные группы, которые будут постоянно находиться в стране, работая под прикрытием. Получать задания они будут через военных агентов или дипломатические миссии. Так вот, меня вызвали перед самыми праздниками…

– …и предложили возглавить группу.

– Как вы догадливы, поручик, даже не скажешь что в отставке! Да, поздравь меня! Я еду в Швейцарию. В Берн.

– Когда?

– Недели через три, не раньше. Дело совершенно новое, людей надо подобрать… Правда, задача уже передо мной поставлена.

– Так ты приехал, чтобы предложить мне съездить в Берн. Я прав?

– Да. Есть у меня одна задумка, и ты как раз подходишь для ее исполнения. Правда, только в том случае, если начальство соизволит одобрить мой план. Ты как?

– Желание есть, вот только что государь скажет?

– Извини, тут только тебе решать, – сразу заявил Михаил с хитрой ухмылкой, – но, насколько мне известно, умение настоять на своем – твой конек.

– Я подумаю, Миша.

Светлана постепенно входила в мою жизнь, заполняя ее, становясь необходимой для меня. Она словно стала второй половинкой моей души, сразу преобразив окружающий нас мир, делая его большим, объемным и красочным. Мне хотелось думать, что я тоже нашел место в ее сердце. Впрочем, мои сомнения были чисто теоретическими выкладками, так как ее глаза говорили только одно: люблю.

Мы много времени проводили вместе. Ходили на выставки, в синематограф, в театр. Раз в две недели я обязательно бывал в гостях в семействе Антошиных, пока еще на правах близкого друга семьи. Нередко сопровождал ее, по большей части, с учебы, по вечерам, но сегодня, при встрече, она неожиданно попросила поехать меня на вокзал, так как хотела проводить свою хорошую подругу, которая надолго уезжала в Москву.