Злая зима - Ольга Ярошинская

– Так много учебников, – удивилась она, заслышав шаги Бруна.

– Мы сюда летом приезжали в основном, – сказал Брун, вырастая в дверном проеме. – Мне часто приходилось на каникулах наверстывать учебную программу.

– Ты был двоечником?

– Прогульщиком. На тренировки сбегал.

– По виндсерфингу?

– И боксу.

Эльза переместила руку на верхнюю полку, встала на цыпочки.

– А тут сплошные детективы.

– Чего еще ты хотела от полицейского? Любовные романы внизу должны быть. Мама их читала. Потом вечно ворчала на отца, что он не соответствует высоким идеалам. Я томатный суп грею, – сказал Брун. – Попробуешь, вдруг понравится.

Эльза кивнула, и Брун посторонился, пропуская ее.

Внизу он вытащил прихваткой открытую жестяную банку прямо из огня, поставил ее на разделочную доску на столе. Принес Эльзе ложку из кухни и полную солонку.

– Шикарный сервис, – улыбнулась она, – спасибо.

– Можно было бы на плите погреть, – сказал он. – Но с огня вкуснее.

Эльза зачерпнула ложкой густой суп, подув, попробовала.

– Не кровь, конечно, но сойдет, – одобрила она.

– Ты ешь, а я сейчас. Включу генератор, посмотрю кое-что…

Брун, накинув куртку, вышел во двор. Эльза, глядя на пламя в камине, не заметила, как съела полбанки. В глубине дома что-то загудело. Телевизор, щелкнув, зашипел, экран заморгал черно-белыми полосами. Эльза выключила телевизор, отнесла недоеденный суп на кухню и, надев пальто и сапоги, вышла на крыльцо. Синички, вспорхнув веселой стайкой, взмыли в чистое небо. Она обошла дом, заглянула в сарай, где шумел Брун.

– Это еще что за скворечники? – спросила она, указывая на деревянные ящики. – Какие-то странные будки…

– Это ульи, – улыбнулся Брун.

– У тебя пасека?

– У отца была. Я продал рой соседу.

– А тут что? – Эльза прошлась вдоль стены, разглядывая деревянные фигурки животных, выставленные на полке.

– Это тоже отец делал.

– Птичка в твоей квартире…

– Да, – кивнул Брун.

– Брун… – Эльза запнулась, повернулась к нему. – Его убили здесь?

– Нет, – ответил он, – в городской квартире. Я ее сразу поменял на другую, где сейчас живу. Она хуже. Но в ту не мог заходить.

– А почему он остался в городе?

– Так получилось, – сухо ответил Брун.

Эльза вышла из сарая, нацепила солнечные очки. Порыв ветра взметнул мелкие снежинки, завил вихрем и швырнул ей в лицо.

– Мы здесь совершенно одни, – сказала она Бруну, который появился из темноты.

– Боишься? – спросил он без тени улыбки.

– А ты?

Брун усмехнулся и закрыл двери сарая.

– Давай кое-куда заедем. У меня есть для тебя сюрприз.

Дом, возле которого они остановились, был одноэтажным, вытянутым вдоль берега озера, на другой стороне которого уже вился дымок над едва различимой крышей. Густая стена можжевельника окаймляла участок с кряжистыми деревьями с тщательно укутанными стволами.

– Тут живут наши родственники. Тоже Торны, – сказал Брун. Он пошарил рукой над дверью, нашел ключ. – С младшим, Марушем, мы дружим. Насколько это возможно у медведей.

– В смысле?

– Ну, у нас развито соперничество, – пояснил Брун, открывая дверь. – Знаешь, какой, к примеру, у медведей ритуал ухаживания? Мы деремся. Кто сильнее – получает самку.

– Как романтично, – вздохнула Эльза, поднимаясь по ступенькам.

– У тебя, случайно, не было никого покрепче Антона? – спросил Брун, заходя в дом. – А то его бить мне стыдно.

– Ты собираешься за мной ухаживать?

– Я только этим и занимаюсь, – усмехнулся Брун. Он вдруг насторожился, принюхался. – Чувствуешь?

– Тут кто-то есть, – кивнула Эльза.

Они прошли по коридору, осторожно заглядывая в комнаты, толкнули дальнюю дверь. На матрасе, положенном прямо на пол, спал медведь. Темная шкура с рыжими подпалинами мерно вздымалась и опускалась.

– А вот и Маруш, – сказал Брун. – Ну дела… Чего же он не отправился в центр спячки? Решил сэкономить?

– Брун, – Эльза взяла его за руку, – а если он проснется?

– Тогда мне будет с кем подраться, – довольно оскалил клыки Брун. – Ладно, оставим его. Пусть себе спит.

Эльза подошла ближе, присела возле широкой морды. Черные пористые ноздри расширились и снова выдохнули. Зеленая круглая бирка в ухе качнулась.

– Мне кажется, ты больше, – прошептала она. – И темнее.

Осторожно погладив холку, выпрямилась.

– И на ощупь другой, жестче.

– Пойдем, – Брун потянул ее из комнаты, закрыл за ними дверь, толкнул соседнюю и с видом победителя посмотрел на Эльзу.

– Фортепиано! – воскликнула она, подбежала к инструменту, укрытому белой вязаной салфеткой. Открыв крышку, провела пальцами по клавишам, взяла аккорд, прислушиваясь к звучанию.

– Это был мой любимый повод для издевок над Марушем, – сказал Брун, облокачиваясь на косяк. – Его мать человечка. Все пыталась облагородить сына.

Стремительная радостная трель вспорхнула из-под пальцев Эльзы, словно стая синичек.

– Брун, а он не проснется, если я буду приходить и играть иногда?

– Зачем приходить? – пожал плечами Брун. – Давай его себе заберем. Маруш только рад будет. Он кроме гамм ничего не освоил.

Брун подошел к пианино, опустив крышку, толкнул его плечом, и оно медленно покатилось по дощатому полу.

– Было бы проще, если бы ты играла на скрипке, – прокряхтел он, осторожно спуская его по ступенькам. – Или, допустим, флейте. Гитара тоже хороший инструмент, – вспомнил он, приподнимая фортепиано за один край и ставя его в багажник «Тахо». – Не закроется, – оценил он его высоту. – Сейчас привяжу, чтобы не вывалилось.

* * *

Брун поставил фортепиано в гостиной, принес из кухни стул, а сам улегся на диван с журналом. Но вскоре отложил его на пол. Эльза переоделась в его белую рубашку, будто нарочно не застегнув верхние пуговицы. Ткань просвечивала на фоне окна, не скрывая черное белье. Отросшие волосы отдавали рыжиной. От тени ресниц глаза Эльзы стали еще выразительнее, нежные губы приоткрылись. Она все же проигнорировала предложенные тапочки и теперь нажимала педаль босой ногой.

То ли от крохотных ноготков, выкрашенных в тот же розовый цвет, что и когти Бальтазара, то ли от пронзительной мелодии, вылетающей из-под тонких пальцев, сердце Бруна защемило от тоски, забилось чаще.

– Это ведь та песня, – хрипло сказал Брун, – наша.