Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России - Андрей Алексеевич Нечаев

нужно отметить, что коррупция отнюдь не чисто российский феномен. Корни ее надо искать вовсе не в национальном характере. Везде, где государство что-то распределяет, запрещает, лицензирует и так далее, – словом, везде, где оно явно вмешивается в экономику, появляются предпосылки для коррупции. Государство нигде не может полностью отказаться от своей регулирующей роли. Но для того, чтобы максимально ограничить коррупцию, нужно, во-первых, как можно существеннее уменьшить государственное вмешательство в экономику, особенно прямое. Во-вторых, необходимо поднять на должную высоту государственного чиновника, обеспечив ему приличный уровень дохода, высокую пенсию и общественное признание, чтобы чиновник искренне боялся потерять свое место. В-третьих, нужно создавать по примеру развитых стран цивилизованные институты лоббирования, которые могли бы открыто представлять интересы отдельных регионов, групп предпринимателей или целых отраслей и которые всегда можно было бы проверить: лоббируют ли они по цивилизованным правилам, или действуют какими-то порочными методами. В-четвертых, нужен реальный общественный контроль за властью в лице СМИ, специальных институтов контроля, формируемых гражданским обществом. Наконец, необходима независимая экспертиза законодательных и нормативных актов на предмет их потенциальной коррупциоемкости. Во многие ведомственные нормативные акты изначально заложена возможность их использования и в коррупционных целях.

Не могу не подчеркнуть, что даже при всем сказанном уровень коррупции в России был в первой половине 90-х многократно ниже по сравнению с последующими и сегодняшними временами. Даже эпизодически выходящие на публику случаи коррупционных дел ныне производят сильное впечатление охватом, масштабом и сферами. Да и бизнес данный факт признает и может проиллюстрировать многими примерами.

9. Боремся за международное признание России и за кредиты

Сразу же после распада СССР перед нами встала сложная задача: добиться признания России нашими иностранными партнерами. Нам нужно было, с одной стороны, объяснить, что представляет собой новая Россия, что произошло с распадом Союза ССР и как это может отразиться на взаимоотношениях с Западом, каковы замыслы начинаемых нами экономических реформ. С другой стороны, было важно добиться в тот момент конкретной финансовой помощи, и в первую очередь переоформления на Россию иностранных кредитов, согласованных в свое время советским правительством, но замороженных после августовского путча 1991 года.

Первые уроки большой дипломатии

Была сформирована специальная команда во главе с Бурбулисом, в которую от правительства вошли также я и Петр Авен, хотя формально мы были лишь первыми заместителями министра. Я – в Министерстве экономики и финансов, Авен – в Министерстве иностранных дел, где он возглавил Комитет по внешнеэкономическим связям. Параллельно работа велась по линии МИДа, а также самим президентом.

Нам почти сразу удалось добиться правопреемства России по отношению к СССР в ООН и других международных организациях. Конкретное политическое и экономическое сотрудничество налаживалось сложнее. В течение нескольких недель наша команда посетила тогда Францию, штаб-квартиру Европейского сообщества в Брюсселе, Финляндию и Швецию. Несколько позже была чрезвычайно важная поездка в Индию.

Конечно, отчетливо запомнилась первая поездка, в ходе которой мы посетили Париж и Брюссель, встретились с президентом Франции Франсуа Миттераном, экс-президентом Валери Жискар д’Эстеном, председателем Европейской комиссии Жаком Делором. Многоопытные пожилые политики, они воспринимали нас, как мне тогда показалось, с каким-то приятным удивлением. Видимо, в сравнении с предыдущим поколением руководителей великой державы мы выглядели несколько необычно, даже внешне: молодые, энергичные, свободно говорящие на нескольких языках, одетые не совсем по протоколу. Помню, у меня, например, был в то время совсем неплохой, на мой тогдашний взгляд, костюмчик, купленный еще в мою академическую бытность в магазине «Люкс» в московской Олимпийской деревне. Увы, он явно не соответствовал дипломатическому этикету. Гардеробы Бурбулиса и Авена тоже не включали в себя ни смокингов, ни фраков. Мы, однако, чувствовали себя вполне комфортно и совершенно не комплексовали. Пожалуй, вели себя даже несколько нахально. Так, мы с Авеном для экономии времени проводили переговоры с министрами финансов и экономики Франции (последним был тогда Жак Трише, впоследствии – председатель Европейского центрального банка) на английском языке, чем вселяли почти ужас в сопровождавших нас сотрудников посольства.

Интересной была встреча с президентом Франции Франсуа Миттераном. Он принял нас в неформальной обстановке в своем рабочем кабинете в сопровождении лишь своей любимой помощницы. После его смерти пресса активно муссировала информацию о том, что эту женщину связывали с президентом не только служебные отношения. Встреча была сугубо протокольной, рассчитанной на пятнадцать-двадцать минут. В итоге президент так заинтересовался нашим рассказом, что просидел с нами два часа.

У меня состоялся с ним и довольно забавный диалог на личную тему. Уже очень пожилой Миттеран, извинившись за любопытство, спросил меня о моем возрасте. Мне было тогда 38 лет, о чем я ему и сообщил. В ответ Миттеран с гордостью сказал мне: «А я первый раз стал министром в тридцать два года!» Он действительно еще в 1947 году возглавил в кабинете де Голля министерство по делам бывших фронтовиков. Я поинтересовался в ответ: «А в каком возрасте вы впервые стали президентом?» Он ответил, что это случилось в шестьдесят пять лет. «Ну, в таком случае, – сказал я, – у меня еще много времени в запасе». Шутка ему так понравилась, что Миттеран подарил мне свой личный портфель. Я потом много лет с гордостью его носил. Эта доверительная открытая атмосфера, несомненно, сыграла определенную роль в успехе нашей миссии.

Запомнилась мне и первая встреча с незадолго до этого избранным премьер-министром Швеции Карлом Бильдом. Тогда его правая партия выиграла выборы, прервав долгую политическую гегемонию шведских социал-демократов. Кстати, после перерыва в два десятка лет Бильд вновь возглавил шведское правительство. Многие годы он был крупным международным чиновником. Сейчас Карл вместе со мной входит в Попечительский совет Фонда Гайдара.

Правое правительство Швеции было настроено довольно антироссийски. Явно сказывалось прошлое недоверие к Советскому Союзу. В прессе накануне визита вспоминали старые истории с задержанными в территориальных водах нейтральной Швеции советскими подлодками. Двух помощников Бурбулиса не пустили в страну из-за их прошлой службы в КГБ. Сам Карл в то время был почти нашего возраста и вел себя весьма резко и напористо. Так, сразу при открытии переговоров он вдруг заявил: «Только имейте в виду, что я последовательный антикоммунист». Мы с Бурбулисом и Авеном удивленно переглянулись и после паузы сказали: «Мы тоже». Потом пояснили, что одной из главных задач новой российской власти является как раз преодоление последствий долгой власти коммунистического режима в России. Бильд сразу заметно смягчился, и начавшиеся на весьма негативном фоне переговоры завершились полным успехом.

Несколько позже состоялась упомянутая мной поездка нашей команды в Индию. Необычными стали уже первые минуты после приземления самолета. По традиции и дипломатическому протоколу первым нас встречал поднявшийся в салон самолета посол России в Индии.